|
I. ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ ВНУТРИПОЛИТИЧЕСКОГО
РАЗВИТИЯ
Если первое полугодие 1998 г. ознаменовалось началом системного
кризиса, то вторая половина года - перерастанием кризиса в
открытую форму. Налицо исчерпанность экономических, социальных,
политико-институциональных ресурсов для поддержания той модели
развития, которой Россия следовала на протяжении периода реформ.
Но налицо и незрелость, неоформленность политических предпосылок
для осуществления радикального поворота в политике, который
создал бы условия для преодоления затяжного кризиса и для
продвижения страны по пути экономического, социального и культурного
прогресса.
Экономические и социальные параметры политического
процесса.
Кабинет Е.Примакова в тисках жестких альтернатив
Непосредственный толчок для перерастания системного кризиса
в новую фазу дали решения Правительства РФ и Центрального
банка о расширении валютного коридора и замораживании государственных
выплат по ГКО и ОФЗ, принятые в обстановке развала реального
сектора народного хозяйства, когда государству оказалось не
по силам выплачивать долги и одновременно выполнять обязательства
по бюджету. В выступлении С.Кириенко в Государственной Думе
21 августа, в котором он мотивировал принятые правительством
и ЦБ решения, назывались следующие цифры: налоговые поступления
в бюджет в августе составляли 22 млрд. руб., а выплаты по
ГКО и ОФЗ требовали порядка 35 млрд.
Итоги августа отчетливо продемонстрировали исчерпанность
экономических, социальных, политических ресурсов того пути
развития, которым страна шла, начиная с 1991 г., показали
неспособность политической системы адаптироваться к новым
социальным вызовам.
В свою очередь, решения 17 августа привели к обвалу национальной
валюты, в течение нескольких дней парализовали наиболее "рыночную",
как казалось ранее, структуру российской экономики - банковскую,
- резко обострили отношения властей и частных коммерческих
банков России с зарубежными кредиторами. Эти события положили
конец иллюзиям о возможности успешного проведения рыночных
реформ в их современном российском варианте, то есть хищнической
приватизации, пирамиде внешних и внутренних заимствований
и неэффективном, нередко бесконтрольном использовании бюджетных
средств.
Важно подчеркнуть, что речь здесь идет не о правильности
или ошибочности теоретических оснований стратегии экономических
реформ, а об институциональных параметрах экономической системы,
сложившейся в России в этот период и проявившей полную неспособность
к саморазвитию и адаптации к новым вызовам.
Экономический обвал, вызванный решениями 17 августа, продемонстрировал
исчерпанность ресурсов для продолжения социально-экономического
курса, которым страна с небольшими модификациями следовала
в течение почти 7 лет. "Проеденными" или недостаточными (в
связи с падением мировых цен на нефть и газ) оказались ресурсы
"трофейной" советской экономики. Крах пирамиды ГКО и ОФЗ,
мораторий правительства и ЦБ на выплаты по внешним обязательствам,
необычайная скорость, с которой был израсходован полученный
с огромным трудом июльский транш МВФ, - все это свидетельствовало
о том, что и возможности поддержания работоспособности экономики
за счет долговых заимствований оказались исчерпанными.
В социальном плане важнейшим следствием экономического кризиса
стал крах "коалиции реформ" - альянса различных социально-профессиональных
групп, выигравших в ходе процесса преобразований и служивших
основной базой власти и проводившегося ею курса. Эта коалиция
строилась на иллюзорных установках о принципиальной возможности
построения в России развитого общества потребления в условиях
неуклонного сворачивания производства, расширенного экспорта
природных ресурсов и масштабных заимствований. В сложившейся
обстановке новое звучание приобрел такой важнейший фактор
политики, как социальный раскол российского общества, ставший
причиной разновекторности альтернатив выхода из кризиса, которые
воздействовали на правящие группировки и определяли их ответы
на вызов кризиса.
Группы, выигравшие в ходе реформ (финансово-промышленная
олигархия, средний и мелкий бизнес, постсоветский "средний
класс"), но и в той или иной степени пострадавшие от кризиса,
были ориентированы на восстановление прежних социально-экономических
реалий и привычного "вестернизированного" образа жизни.
Но для социально уязвленных и в наименьшей мере пострадавших
от кризиса слоев переход к иной экономической модели развития
мог оказаться вполне приемлемым. Косвенным свидетельством
этого раскола стали итоги состоявшихся в ноябре-декабре выборов
в законодательные органы власти в трех ключевых в экономическом
и политическом отношениях субъектах Федерации - Краснодарском
крае, Волгоградской области и Петербурге. Несмотря на кризис,
избиратели северной столицы продемонстрировали приверженность
демократической парадигме, в то время как жители Кубани и
Волгограда отчетливо высказались в пользу реставраторской
модели, отдав голоса представителям КПРФ и поддерживающих
ее политических объединений.
В такой социальной ситуации любое правительство России неизбежно
должно столкнуться с необходимостью жесткого выбора социально-экономической
стратегии, поскольку возможности маневрирования были сведены
к минимуму в силу постоянно сужающегося коридора экономических
и финансовых ресурсов.
С одной стороны, существовала гипотетическая альтернатива
продолжения радикальных рыночных реформ как способа преодоления
кризиса. Однако на практике реализация такого сценария объективно
сдерживалась рядом факторов. Во-первых, политические группы
- носители идеологии радикального реформаторства, - сыгравшие
огромную роль в принятии разрушительных решений 17 августа,
оказались дискредитированными не только в сознании широких
масс населения, но и значительной части элит. Во-вторых, даже
по прогнозам либеральных экономистов при существующих экономических
ресурсах свыше половины населения России в 1999 г. будет жить
за чертой бедности. А это означает, что задача резкого сокращения
социальных расходов, закрытия убыточных производств, являющаяся
краеугольным камнем радикально-рыночного сценария, становится
трудновыполнимой технически. В-третьих, как показало развитие
забастовочного движения осенью 1998 г., особенно среди бюджетников,
ресурс терпения близок к исчерпанию. При низком уровне доверия
населения к власти это означает, что вал социальных требований
со стороны различных общественных групп неизбежно станет нарастать
и правительству будет крайне трудно сдерживать это давление.
С другой стороны, поворот к мобилизационной модели развития
экономики требует наличия мощного, управляемого и эффективного
государственного аппарата, активной и, по-видимому, институализированной
поддержки снизу и согласия элит на переход к новому курсу.
В этом проблемном поле политический процесс, приведший к
власти нынешний кабинет министров, структурировался как борьба
нескольких альтернатив:
- реставрация прежней модели, построенной и функционировавшей
в стране в 1992-1997 гг. (альтернатива, за которой стоял
сам президент Б.Ельцин, а также команды В.Черномырдина,
"младореформаторов", "олигархов", чьи позиции стремительно
ухудшались по мере развертывания финансово-экономического
кризиса);
- переход к новой экономической стратегии, которая позволила
бы реструктурировать промышленность, выйти из состояния
однобокой экспортно-сырьевой ориентации и начать развивать
обрабатывающую промышленность (эту альтернативу, чреватую
мобилизационным вариантом развития, как принято считать,
представлял Ю.Лужков);
- временная передышка, потребность в которой ощущали представители
как той, так и другой альтернативы, не готовые к непосредственной
реализации своих проектов и нуждающиеся в осмыслении ситуации,
перегруппировке сил, поиске союзников, в разработке стратегических
и тактических планов своего дальнейшего политического поведения.
Выбор был предопределен позициями всех основных субъектов
политического процесса:
- Президента, выбитого из колеи собственными неудачами
в роли верховного арбитра и главного архитектора российской
политической системы;
- оппозиции, оказавшейся также в ситуации глубокой депрессии
ввиду того, что в условиях обвала экономики под вопросом
оказались ее установки на парламентаризм, на постепенное
врастание во власть и изменение ее "изнутри";
- региональных элит, утративших понимание происходящего
в Москве и столкнувшихся с пробуксовыванием прежних механизмов
взаимодействия с Центром.
Выбор, павший на Е.Примакова как на чисто компромиссную фигуру,
устраивающую всех в условиях прогрессирующего хаоса, был в
этом смысле не случаен. Он отражал общую потребность политического
класса в передышке и в собирании сил для будущих баталий.
И действительно, правительство Е.Примакова не могло опираться
ни на альтернативу продолжения радикальных рыночных реформ
как способа преодоления кризиса, ни на какой бы то ни было
вариант мобилизационной модели развития экономики. Первые
же попытки в октябре прозондировать общественное мнение на
предмет введения мобилизационных мер в сфере денежно-валютного
обращения (идея запрета хождения доллара) вызвали резкое неприятие
в различных кругах истеблишмента. В этой ситуации кабинет
Е.Примакова пошел по единственно возможному пути: лавируя
между многочисленными группами интересов при отсутствии мощных
экономических и политических инструментов целенаправленного
воздействия на ситуацию, правительство попыталось осуществить
только то, что сделать было реально, существенно не ущемляя
эти интересы и пытаясь вместе с тем нащупать наиболее естественную,
отвечающую объективно сложившимся условиям линию экономической
политики.
Так, с одной стороны, из арсенала мобилизационных средств
правительство взяло государственную монополию на производство
пищевого спирта, установило обязательную 75-процентную продажу
валютной выручки для экспортеров. С другой же стороны, продолжая
линию реформаторов, кабинет Е.Примакова на протяжении всей
осени вел тяжелые переговоры с МВФ о предоставлении нового
стабилизационного кредита, с Парижским и Лондонским клубами
кредиторов - о реструктуризации российской задолженности.
В конечном счете именно эта линия на продолжение политики
заимствований постепенно начала превращаться в основную, ведущую,
обеспечивающую на нынешнем этапе выживание кабинета, несмотря
на то что добиться позитивных сдвигов на данном направлении
было крайне трудно - и то лишь при твердых гарантиях со стороны
российского правительства о продолжении курса радикальных
рыночных реформ. К декабрю появились ощутимые признаки того,
что Правительство РФ может добиться предоставления нового
транша финансовой помощи и прийти к соглашению с кредиторами
о реструктуризации задолженности (хотя и здесь возникли острые
разногласия с группой 18 ведущих западных банков, пригрозивших
обратиться в суд с целью объявления России банкротом). Однако
при этом кабинету Е.Примакова пришлось согласиться на подготовку
чрезвычайно жесткого бюджета страны на 1999 год.
Таким образом, российское правительство, лавируя между многочисленными
группами интересов, к концу года стало тяготеть к реформаторской
альтернативе.
Впрочем, в экономической политике кабинета причудливо сочетаются
элементы "младореформаторства" и черномырдинской практики
оперативного тушения социальной напряженности. Так, с одной
стороны, под руководством первого вице-премьера В.Густова
ведется разработка жесткой концепции ЖКХ, которую авторы намерены
выдержать в духе установок Б.Немцова на резкое повышение коммунальных
платежей (даже рабочий состав правительственной комиссии остался
прежним). А с другой стороны, возобновляется практика "фискальной"
приватизации. Например, вопреки публичным заявлениям Е.Примакова
о необходимости использовать получаемые средства на развитие
производства, 660 млн. долл., полученные от продажи 2,5% акций
"Газпрома", предполагается пустить на погашение долгов бюджетникам.
Одновременно осуществляется перераспределение бюджетных средств
из производственной в социальную сферу, на срочное тушение
взрывоопасных ситуаций (в частности, для предотвращения возможных
социальных взрывов в следующем году решено направить на погашение
долгов бюджетникам часть средств, предназначавшихся на прямые
ассигнования сельскому хозяйству).
Нечеткость реформаторских установок правительственного курса
можно иллюстрировать и отказом кабинета от основных положений
программы экономии госрасходов, утвержденной постановлением
правительства С.Кириенко от 17 июня и отменявшей многочисленные
социальные льготы. Возможно, с этой акцией связан отмеченный
в декабре выброс на мировой рынок крупных, незапланированных
международными соглашениями поставок палладия из РФ. Поиск
денег на социальные нужды ведется и в международных кредитных
организациях (переговоры с ЕБРР о крупном кредите под добычу
50 т российского золота). В то же время, элементы "левизны"
в экономической политике правительства вполне увязываются
с элементами "правизны". Так, ставка правительства на создание
внутренних условий для увеличения экспорта (в частности, искусственное
сохранение низких тарифов на энергоносители, благодаря чему
становится невыгодной их реализация на внутреннем рынке) делается
не в интересах населения, а в расчете на аккумуляцию валютных
резервов для выплаты внешних долгов.
Все это заставляет большинство специалистов скептически расценивать
шансы реализации жесткого бюджета, что действительно выглядит
маловероятным в силу целого ряда факторов, в том числе и указанных
выше. По мнению ряда экспертов, уже в первые месяцы 1999 г.
бюджет придется серьезно корректировать под давлением угрозы
крупномасштабного социального взрыва. Поэтому аналитики не
исключают, что приверженность правительства Е.Примакова жесткой
финансовой политике имеет главным образом тактически-декларативный
характер.
Наблюдаются заметные тенденции "черномырдинизации" и в сфере
собственно политического поведения, что особенно рельефно
проявилось в ходе дискуссии вокруг бюджета-99. Правительство,
убеждая Думу принять предложенный жесткий бюджет, постоянно
намекало на то, что в противном случае Б.Ельцин разгонит нынешний
левоцентристский кабинет и вновь призовет радикалов-реформаторов
(подобная линия аргументации весьма напоминает приемы, использовавшиеся
для убеждения оппозиции при принятии бюджетов в 1995-1997
гг. В.Черномырдиным). Главный довод о необходимости принятия
бюджета по сугубо политическим соображениям (ради сохранения
кабинета) был полностью воспринят лидерами оппозиции, видимо,
надеющимися на возможность лоббирования своих политических
и иных интересов. Судя по всему, КПРФ даже сняла, как уже
невыполнимые, свои прежние требования к главе кабинета об
увольнении с поста председателя правления РАО "ЕЭС России"
А.Чубайса и установления более жесткого правительственного
контроля над электронными СМИ.
Между тем, социально-экономическая ситуация в стране за период
нахождения Е.Примакова во главе правительства продолжала стремительно
ухудшаться: прожиточный минимум за этот период рос на 8-10%
в месяц; численность населения с доходами ниже прожиточного
минимума выросла до 35% при безработице, охватившей свыше
12% всего экономически активного населения. Наблюдался, невзирая
на декларации Е.Примакова о решимости искоренить это зло,
рост общей суммы задолженности по социальным выплатам (ныне
она превышает 50 млрд. руб., в том числе 8 млрд. долга Минфина
Пенсионному фонду, 17 млрд. долга по зарплате бюджетникам,
22 млрд. долга по детским пособиям).
Отечественные экономисты полагают, что даже при снижении
размеров выплаты по внешним долгам в два раза в случае их
реструктуризации в России и в 1999 г. сохранится глубоко депрессивная
ситуация, которая будет оказывать крайне негативное влияние
на политические и социальные процессы. При этом не следует
забывать, что, стремясь получить новые кредиты на Западе для
уплаты старых долгов, правительство все глубже загоняет страну
в долговую трясину.
Не имея возможностей и, вероятно, желания осуществить жесткий
экономический выбор, Е.Примаков поставил перед собой "вспомогательную"
задачу - укрепления государства как ведущей силы, агрегирующей
национальные интересы. С одной стороны, эффективная эксплуатация
данной темы позволяет главе правительства рассчитывать на
поддержку широких слоев населения, а с другой - создавать
условия для приобретения мощных инструментов реальной власти.
Так, правительство предприняло ряд действенных мер по установлению
контроля над крупнейшим информационным ресурсом - общенациональным
телеканалом ОРТ. Важно отметить, что его предшественники -
кабинеты В.Черномырдина и С.Кириенко - не имели рычагов влияния
на телевидение. По слухам, глава правительства намерен также
установить плотный контроль и над крупнейшими монополиями
с государственным участием, которые в настоящее время являются
основными "производителями" денег в российской экономике.
Сосредоточение в руках премьера двух ключевых властных ресурсов
- финансового и информационного - могло бы значительно укрепить
самостоятельность Е.Примакова и открыть перед ним более широкий
спектр возможностей для проведения независимой и инициативной
политики.
Многие эксперты обращают внимание на то, что время, отпущенное
кабинету Е.Примакова на эксперименты, стремительно подходит
к концу. Так, 24 декабря во время встречи с руководителями
ведущих телеканалов Президент дезавуировал любые попытки кого
бы то ни было, кроме него самого, установить контроль над
СМИ, чем выбил из рук Е.Примакова информационное оружие. Еще
более неприятным сюрпризом для премьера являются предостережения
от любых попыток ввести цензуру в СМИ, что, надо понимать,
является аллюзией на замечания Е.Примакова, сделанные во время
посещения ВГТРК 8 декабря. Тогда премьер попенял, что телевидение
слабо освещает позитивные процессы в стране; в результате
критический пафос передач всех общероссийских электронных
СМИ заметно снизился. Очевидно, что тем самым Президент, по
существу, дал прямое задание телеканалам вести "огонь по штабам",
компрометировать всех, кто не относится к президентской команде,
в том числе, возможно, и правительство.
В то же время, структуры, патронируемые Президентом и, в
частности, ФКЦБ, вновь начали муссировать вопрос о необходимости
ужесточения контроля над Центробанком, что говорит о намерении
Б.Ельцина выбить из рук премьера и "финансовое оружие".
Вероятно, Президент и его окружение всерьез опасаются, что
в условиях дальнейшего ухудшения социально-экономической ситуации
и нерезультативности попыток продолжить радикально-рыночные
реформы Е.Примаков может попытаться разыграть карту перехода
к мобилизационной модели развития, которая потребует известной
автаркизации экономики и переориентации России на сотрудничество
со странами Востока. Надо отметить, что некоторые симптомы,
указывающие на возможность подобного поворота проявились,
по оценкам экспертов, в ноябре-декабре. Выступая в ноябре
в Белгороде, Е.Примаков прозрачно намекнул на возможность
введения жестких мер для наведения порядка в стране. Российское
общественное мнение неожиданно жестко отреагировало на факт
американо-британской агрессии против Ирака, что можно рассматривать
как первый признак преодоления кризиса идентичности и комплекса
неполноценности. Это может положить начало формированию благоприятных
предпосылок для восприятия мобилизационной идеологии. Находясь
с визитом в Индии, Е.Примаков выступил с инициативой создания
стратегической оси "Москва-Дели-Пекин", строительство которой
должно ослабить одностороннюю финансово-экономическую зависимость
России от стран Запада.
Так или иначе, но основные политические субъекты, чья
неотмобилизованность позволила Е.Примакову встать в сентябре
во главе кабинета, ныне, в конце 1998 года, судя по всему,
определились в своих планах. Это ставит судьбу премьера в
зависимость от того, с кем из них он свяжет свое будущее.
|
