Политическая деятельность в период становления
государства
Нынешняя политическая жизнь России явно не вмещается в рамки
простых схем, которые обычно используются для анализа политических
процессов на Западе. Схемы борьбы социальных групп применимы
в условиях стратифицированного общества с определенным экономическим
укладом. Когда же одновременно изменяются экономический тип
хозяйства, разваливаются одни и возникают другие социальные
группы, трансформируется структура государства и происходят
глубокие культурные изменения, представления о политике как
выражении борьбы социальных групп становятся слишком примитивными.
Их использование неизбежно приводит к ошибкам и поискам "социального"
или "экономического интереса" там, где ничего нет. Для понимания
происходящих процессов в политике требуется выявление методологических
оснований, на которых строится политическое мышление и политическая
деятельность. В противном случае исследование политической
жизни сводится к унылой фактологии и гаданиям типа "кто кого
подсидит". В данной работе делается попытка указать на некоторые
из таких оснований, которые могли бы быть использованы при
анализе российской политической жизни.
Проблема категориального определения происходящих изменений.
Первое обстоятельство, из которого необходимо исходить при
всяком анализе политической деятельности в России, - незавершенный
характер общественных (в том числе и политических) процессов.
Несмотря на очевидность этого (будет нелегко найти серьезного
политика или ученого, который бы заявил, что общественные
отношения в России приобрели устойчивый и оформленный вид),
превращение его (обстоятельства) в регулирующий методологический
принцип оказывается весьма сложным. Доказательством тому служит
то, что не менее трудно найти политика или политического исследователя,
который строил бы на этом свою практическую деятельность на
этом основании.
Можно без особого труда перечислить набор оснований, на которых
практически строится мышление и деятельность современных российских
политиков и политологов[1].
Первое заключается в том, что современное состояние общества
характеризуется как переходный период. Проблема использования
такой характеристики в том, что для ее применения необходимо
представлять - куда осуществляется переход и в каких рамках
мы оцениваем его успешность. Если для Н.Бухарина, написавшего
"Теорию переходного периода" в этом проблемы не было - согласно
марксистской теории переход осуществлялся от капитализма к
социализму, то в настоящее время неясно - согласно какой теории
и куда осуществляется переход. Обычно считают, что от "проигравшего"
социализма к капитализму (рынку). Но "рынок" бывает разным.
В Эфиопии и других отсталых странах тоже рынок (кстати, организованный
по рекомендациям МВФ). В какой рынок страна переходит - в
"чистый рынок" с конкуренцией большого числа мелких производителей?
Но тогда необходимо разрушить практически все, созданное за
последние семьдесят лет. Задача - неразрешимая практически.
Если в фазу "предпринимательского капитализма" (Европа и США
19 века), то необходимо до перехода создать финансовую и торговые
инфраструктуры (из "чистого рынка" естественным путем они
будут возникать чрезвычайно долго). Чувствуя, что переходить
в 17 или 19 век как-то странно, начинают говорить о "цивилизованнном
рынке" или о "моделях развитых Западных стран".
Но для перехода в современный "инфраструктурный капитализм"
[2] необходимы первоначально явно не
экономические, а организационные реформы - расслоение хозяйства
на инфраструктуры и собственно предприятия. Создание мощных
финансовых инфраструктур. А уже затем - перевод предприятий
на экономические отношения.
Но главные проблемы при ориентации на переходный период состоят
в том, что такого рода переходы возможны только при изменении
определенных культурных, социальных и государственно-политических
условий. Эти изменения должны носить гораздо более радикальный
и глубокий характер, чем хозяйственная реформа. На создание
экономически рационального "гомо экономикус" уйдут многие
годы - должны фактически смениться целые поколения. Структура
государства в России никогда не соответствовала экономической
жизни. Привычка к жизни в буржуазном государстве тоже вырабатывается
поколениями. Таким образом, организация перехода столь сложна
в теоретическом и социокультурном планах, а неразработанность
проблемы столь вопиюща, что произошло расслоение идеологии
и практики: популярная в первые годы перестройки идея переходного
периода практически перестала использоваться в политической
риторике, но на практике реформы проводятся именно как реформы
перехода. Поскольку ответов на основные вопросы - куда и как
переходить, какие условия для этого необходимо выполнить -
нет у проводников реформ, то и действия предпринимаются самые
разные - как получится. Поэтому складывается странная с точки
зрения идеологии переходного периода ситуация: переход осуществляется
и в "чистый рынок", и в "предпринимательский капитализм",
и в "инфраструктурный капитализм", и - временами - обратно
в государственный социализм - когда куда получается по обстоятельствам.
А уж про социокультурные условия и говорить нечего: процесс
идет сам по себе и, как всегда в таких (пущеных на самотек)
случаях происходит, идет в сторону криминализации общества
и деградации культуры, низведения ее до примитивных национально-племенных
(семейных, клановых) форм.
В качестве альтернативы идеологически (но не практически)
провалившейся попытке построить политическую деятельность
на основе представлений о переходном периоде в политике происходящее
начинает рассматриваться с точки зрения категорий типа "развитие
- деградация". Применяя эти категории, одни фиксируют беспрецедентный
спад производства, разрушение науки и высокотехнологичных
отраслей промышленности, обнищание населения и т.п., что характеризуется
как разрушение страны.
Исходя из этой же категориальной пары, политики противоположной
стороны отмечают развитие экономических отношений, рост активности
коммерческих компаний и банков.
Третьи же требуют радикальных шагов по развитию страны -
определения приоритетов и подчинения им всей жизни в России.
Использование категории "развитие" и соответствующих понятий
сейчас является основным в российской политической риторике.
Именно на том, что не обеспечивается некое (по-разному понимаемое)
развитие (не выделены приоритеты, не отстаиваются интересы),
базируется вся критика реформ и правительства. Однако строить
практическую политику на идеях развития никто не решается
(кроме политических экстремистов), да это и не удастся ввиду
непригодности самой категории.
Непригодность категории развития как основания для политической
деятельности проявляется прежде всего в ее ретроспективном
характере: определить, что "нечто" развилось, можно только
после того, как явление приобрело конечную форму. Простое
усложнение, рост или улучшение по какому-либо параметру совсем
не есть достоверный признак развития системы. Развитие предполагает
качественное изменение системы. А качественный сдвиг мы можем
увидеть только оглянувшись назад и имея перед собою результат
- развитую форму. Так, в истории принято считать капитализм
более развитой формой по сравнению с феодализмом. Но в момент
возникновения капитализма в Европе практически все люди воспринимали
это как разрушение жизни: крах социальных устоев, морали,
обнищание населения, войны и хозяйственные кризисы.
Кроме того, категория развития работает только в том случае,
когда выделено ядро - что именно развивается (ребенок, город,
страна и т.п.). Выделить это ядро на практике можно также
только в ретроспективе. Монадный характер категории развития
(существует только одно ядро развития) делает невозможным
анализ с ее помощью систем, в которых одновременнно идут множественные
изменения: растут и усложняются одни структуры (возможно,
что некоторые из них будут считаться развившимися), параллельно
разрушаются и деградируют другие. Для практической политики
необходимо другое понятие, которое могло бы лечь в основу
организации "популятивных" систем с разнонаправленными процессами.
Поэтому, находясь в историческом процессе, невозможно руководствоваться
в практической преобразующей деятельности (а политика именно
такая деятельность) категорией развития. Ею могут пользоваться
историки, теоретики и писатели, но не практические политики.
Для них она допустима лишь в мемуарах: "При мне страна достигла
процветания". Но когда это процветание достигалось, в стране
было нечто другое.
Хотя существует один редуцированный случай, в котором категория
развития может лечь в основу практической политики. Я имею
в виду идею "большого скачка" - когда однозначно определяется
направление "прорыва" и вся организация страны подчиняется
достижению поставленных целей. Несмотря на то, что подобного
рода идеи "определить приоритетные направления развития" чаще
всего высказывают и разрабатывают либералы, их практическая
реализация возможна только при коммунистических или фашистских
режимах, устраняющих все, что мешает. Кроме того, что стране
приходится платить неимоверную цену за достижение цели (яркий
пример - сталинская индустриализация, сделавшая Россию сильной
индустриальной страной), такой "прорыв" резко сужает возможность
осуществления следующего шага развития. Переделать то, что
сделано, оказывается крайне сложно и приходится платить почти
ту же цену. Я уже не говорю о том, что направление прорыва
всегда бывает выбрано не совсем верно: исторический ход событий
человек предвидеть не может. Собственно то, что сейчас имеет
Россия и бывшие республики СССР - последствие удачно осуществленного
в 30-е годы прорыва.
Но тем не менее, несмотря на практическую непригодность построения
прожектов в контексте идей развития, практически вся политическая
риторика наполнена проектами - от построения рынка, демократического
и правового государства - до восстановления монархии.
Парадокс же нынешней российской реальности состоит в том,
что хотя общественные процессы приобрели исторический характер
(они стали неуправляемы, имеют популятивный характер, а реальное
положение вещей создается людьми одновременно по многим, часто
противоположным культурным и социальным основаниям), риторическая
политика по-прежнему строится на столкновении проектов будущего
устройства - как будто хоть один из них может быть исполнен.
Кроме того, ни один из проектов в этой ситуации не сможет
"произвести здравый смысл" [3] в обществе, без которого не возникает осмысленное
политическое действие. Чувствование (но не осознание - осознанию
препятствует засилие "переходной" или "развивательной" риторики
в политике) указанной парадоксальности общественной жизни
чрезвычайно широко распространено - как среди государственных
деятелей - практиков, так и среди населения. Население практически
уверено в том, что в данный момент никакой политик не в состоянии
изменить жизнь к лучшему и потому не участвует в политических
акциях и выборах (а та часть, что участвует, выбирает экзотических
личностей вроде Жириновского или Мавроди). Среди государственных
деятелей чувство указанного парадокса и невозможности его
разрешения существующими способами порождает цинизм и увлечение
повседневными делами ("латанием дыр") без особого смысла -
"как получится". В политическом взаимодействии такие настроения
приводят к преобладанию коммунальности и борьбы за места,
а не за реализацию дела.
Процессы становления общественных структур. Реальным
сдвигом в разрешении указанного парадокса будет переход политиков
к пониманию историчности происходящих процессов и использованию
в качестве базовых категорий и понятий, характеризующих процессы
"становления". Сущность процессов становления состоит в признании
равноправия множества факторов при возникновении качественно
нового общественного явления. Другими словами, становящиеся
структуры появляются не по проекту и не в результате достижения
целей. Они возникают на пересечении (сложении) действий многих
факторов в определенных условиях. Закономерность процессов
становления состоит не в телеологичности (целевом характере)
и не в казуальности (причинности), а в их условности: сложившаяся
комбинация условий определяет - почему возникает та или иная
общественная структура при взаимодействии одного и того же
набора факторов.
Отличие процессов становления от процессов эволюции состоит
в том, что в них активно участвуют целеобразующие и рефлексивные
активности - люди и другие общественные образования (партии,
социальные институты и пр.). Поэтому процессы становления
не обусловлены причинно, они состоят из событий. Случившееся
осмысляется участниками процесса как событие в общественной
(политической) жизни - но осмысляется по-разному, в зависимости
от их целей, социальных устремлений и культурных оснований.
Следующее событие, которое происходит, не связано с предыдущим
причинно. Оно возникает само по себе как самостоятельное и
самодостаточное и начинает служить предметом следующих общественных
(политических) игр. Но событийность общественной жизни еще
не означает становления чего-то нового. Действующие факторы
процесса могут распадаться и не приводить к возникновению
структуры. Но если при взаимодействии факторов процесса по
поводу события появляется такая организация условий, которая
позволяет воспроизводить события данного типа, мы можем говорить
о процессе становления. Следовательно, результатом и показателем
процесса становления является появление новой организации
условий, в которых факторы проявляются. И эта новая организация
условий позволяет воспроизводить в общественной жизни определенный
тип событий. Сказанное выше означает как появление новой устойчивой
схемы взаимодействия общественных активностей, так и формирование
материализованных условий для воспроизводства этой схемы.
Таким образом, процессы становления в корне отличны и от процессов
развития: они по определению популятивны, они не имеют в себе
конечной формы, они не требуют ретроспекции - они актуальны.
Для понимания процессов становления важную роль играет понятие
игры [4]. Вынужденное
(в силу сложившихся условий) взаимодействие противоречивых
факторов приводит к формированию плацдарма взаимодействия
(материализация условий) и появлению правил взаимодействия,
зафиксированных на внешних носителях и обязательных для исполнения
всеми игроками (Гадамер называл это "преобразованием в структуру"
[5]). Роль игрового элемента в такого рода процессах
показал Й.Хейзинга [6],
продемонстрировав в своей книге "Homo ludens" появление многих
элементов человеческой культуры, в том числе и политики из
игрового взаимодействия.
Переходя к поясняющим примерам, можно сказать, что, например,
появление бюрократии (в смысле М.Вебера) есть материализованное
условие становления демократического государства, поскольку
позволяет отделить функционирование государственной машины
от политической активности каждого жителя страны. А если бюрократия
не возникает, то политическая активность должна быть ограничена:
политикой может заниматься лишь аристократия. Становление
же буржуазного демократического государства происходило в
результате сложного взаимодействия той же аристократии с формирующейся
буржуазией в условиях европейской культуры. (Кстати, в условиях
других культур при взаимодействии тех же факторов возникали
совершенно другие типы государства.) Поскольку в Европе буржуазия
до конца не смогла победить аристократию, а аристократия -
сохранить свою власть, материализованными условиями, которые
позволили им сосуществовать, стали государственная бюрократия
и парламент. Поверх этого возникла и установилась схема политического
взаимодействия в условиях либерально-демократического государства.
С этого момента смена правительства стала типичным событием
политической жизни, регулярно и по определенным правилам воспроизводимым.
Схемы исторического самоопределения. Участие в процессах
становления требует исторического самоопределения - культурное,
социальное и индивидуалистическое (этическое) самоопределение
не позволяет быть адекватным происходящему. Примеров неадекватного
самоопределения в современной российской политике множество.
Профессиональное (экономическое) самоопределение Е.Гайдара
ставит его в ряд политических неудачников: либерально-экономические
идеи не могут быть ведущими в период смены культурной и общественной
формации. Политики, пытающиеся определить себя как честных
и достойных людей, выглядят смешно: честность еще не профессия
и не показатель возможности действия в смутное время. Авторитеты
в области культуры постоянно ошибаются в своих политических
пристрастиях.
Тем не менее, профессиональные политики чувствуют необходимость
исторического самоопределения, и с начала перестройки практически
одновременно стали выдвигаться различные схемы исторического
самоопределения.
Первая схема - схема интеграции в мировое сообщество (модификация
схемы конвергенции). Согласно ей в какой-то момент исторические
пути России и Западного мира разошлись, и возникли две достаточно
равноправные, но по-разному устроенные общественные системы.
Противостояние между ними бессмысленно, и России необходимо
найти путь к сближению своих позиций с Западом, чтобы за счет
интеграции соединить достижения обеих сторон для блага России
и всего человечества. Именно в этом исторический смысл происходящих
перемен. Крушение данной схемы произошло довольно быстро (хотя
еще есть убежденные сторонники идей конвергенции среди политиков)
- с началом перестройки Запад совершенно однозначно дал понять,
что ничего от России не собирается перенимать, он вполне самодостаточен.
Предельным выражением западной точки зрения стала знаменитая
статья Фукуямы "Конец истории" [7], в которой утверждается, что в мире окончательно
победил либерально-демократический тип общества как наиболее
совершенный и всем остальным осталось только присоединяться
к нему.
Но недостаток этой схемы не только в том, что одна из сторон
"нарушила конвенцию" и отказалась "конвергироваться". Дело
в том, что в ней не учитывается конкурентный и "катастрофический"
характер истории. Государства и типы общества конкурировали
и будут конкурировать - в этом ресурс истории и источник развития.
Смена общественных формаций всегда происходит резко - формации
не "прорастают" мирно друг в друга, они "пожирают" друг друга.
Идеалистическая картина мирного сосуществования и взаимного
обогащения мгновенно рухнула, как только один оказался сильнее
другого.
Вторая схема исторического самоопределения возникла в среде
российской интеллигенции чуть позже. Это схема "возврата в
цивилизацию". Согласно ей Россия в 1917 году выпала из процесса
мирового развития и встала на неверный, тупиковый путь развития.
Теперь историческая миссия состоит в том, чтобы ликвидировать
все "тупиковые рудименты", "встроиться" обратно, стать такими
же, как цивилизованные европейцы и американцы, завести у себя
такие же порядки и в будущем не отличаться.
Это господствующая схема исторического самоопределения современных
российских политиков демократическо-реформаторского толка.
Кроме того, что она, как и первая, исходит из посылки о готовности
мира принять Россию "обратно", в ней содержится идея о том,
что Россия может стать такой, как США и Европа. Но мало этого
- предполагается, что единый (и даже "правильный", "нормальный")
процесс истории существует и Россию туда пустят.
Неудача этой схемы как схемы исторического самоопределения
становится все более очевидной - мир оказался разным, - можно
превратиться и в "Верхнюю Вольту с ракетами", и в мировую
державу, на рынки Россию не пускают, даже наоборот - отбирают
их, российскую продукцию вытесняют даже с собственного рынка,
помогать не помогают, только обещают. Поэтому один за другим
демократы стали "перекрашиваться" кто в "государственников",
кто в "патриотов". Но пока эта схема остается все равно господствующей
- поскольку она позволяет реформаторам действовать.
Третья схема исторического самоопределения альтернативна
первым двум. Это схема "возрождения". Согласно ей историческая
миссия времени - возродить существовавший в дореволюционной
России уклад жизни, восстановить культуру и Церковь. Таким
образом будет восстановлен и основной источник самостоятельности
и силы Российского государства.
При всей своей ценности для культуры и общественного здоровья
общества данная схема не является схемой исторического самоопределения.
Однако она часто используется политиками в качестве таковой.
Это приводит к замыканию на собственные проблемы и не дает
реальной исторической перспективы. Тем более, что в истории
невозможно что-либо возродить - все равно получается другое.
Недостатки предыдущих схем многие политики пытаются компенсировать
за счет различных геополитических схем. Последние полезны
для военных и экономических расчетов в условиях международной
конкуренции, но сами по себе вообще не являются схемами самоопределения
- ни исторического, ни собственно политического.
Таким образом, получается, что современная российская политика
существует без адекватных времени схем исторического самоопределения.
Между тем это не означает, что их для российских политиков
вообще нет - они российской политической культурой выработаны.
Только пока не произошел процесс исторического анамнезиса
- их не вспомнили. Одна из базовых схем исторического самоопределения
российских политиков - схема освоения. Освоения земель, мира,
освоения собственной и зарубежных культур. Схема освоения
впрямую противостоит западной схеме колонизации, связанной
с европоцентризмом, миссионерством и установлением "цивилизованного
порядка" на колонизуемых территориях. Для европейских политиков
схема колонизации была основой самоопределения на протяжении
более двух тысяч лет. Еще в античности греки считали себя
центром цивилизации и делили мир на Ойкумену - обжитую и цивилизованную
землю - и остальную территорию, где жили варвары. Варвары
подлежали изгнанию или насильственной цивилизации. Идея расширения
Ойкумены, внушенная Аристотелем Александру Македонскому, двигала
его знаменитые походы, она вдохновляла миссионеров, конкистадоров
и колонизаторов. Эта схема и сейчас полностью воспроизводится
в самоопределении американских и европейских политиков - миссионеров,
огнем, мечом и подкупом несущих в мир "демократические ценности".
Кроме европоцентризма схема колонизации включает в себя право
собственности на захваченные земли и то, что на них находится.
Интересно отметить, что вторая из приведенных выше схем,
используемых российскими политиками, - схема "возврата в мировое
сообщество," представляет собою не что иное, как "перевернутую"
схему колонизации.
Если сравнивать схему освоения со схемой колонизации, то
они практически во всем противоположны (а это означает, что
их носители всегда будут настроены антагонистически друг к
другу). Схема освоения не предполагает никакого центризма
- она за изначальное культурное и человеческое равенство.
Освоение есть не навязывание своего способа жизни, а совместное
пользование дарами природы и совместную обработку и окультуривание
земель. Само это равенство всех участвующих в совместной жизни
подразумевает существование Справедливости, которая выше закона
(тем более, что у разных народов законы разные). В культурном
плане освоение - это усвоение различных культур друг другом
без всякого насилия. В плане организации хозяйственной жизни
схема освоения формирует собственный мир [8]
- мир, складывающийся по законам совместного сосуществования
различных культур и типов хозяйства, соединенных общими инфраструктурами
коммуникациями.
Восстановление схемы освоения как основы политического самоопределения
даст базу для осмысленной внутренней и внешней политики -
тем более, что она потенциально много сильнее схемы колонизации.
Сопоставление понятия становления и схемы освоения дает возможность
определить области современной российской жизни, в которых
может наиболее интенсивно проходить становление нового типа
жизни и государственности. Совершенно очевидно, что это не
Москва и не правительство - хотя именно в Москву все стекается.
Но зарождаются и становятся новые формы жизни на окраинах
- там, где неизбежно меняются границы освоенного. Это и бывшие
республики СССР с конфликтами, войнами и антирусскими настроениями,
это самодеятельные неполитические структуры (казаки и пр.),
это монашеские скиты, возникающие по всей России, это российские
предприниматели, это местные администрации, это российские
художники, артисты и бизнесмены, осваивающие весь мир. Это
все российские люди, находящиеся в пограничной ситуации. Именно
на границах России всегда вырабатывался тот тип самоопределения,
который позволил ей создать собственный мир. На границах (не
обязательно географических) формируется он и сейчас.
Можно показать и те области, которые не участвуют в процессах
становления - или участвуют негативно (замедляя и разрушая
становящиеся структуры). Это, без сомнения, бывшие диссиденты,
политическая эмиграция и сторонники "возврата" России в мировой
порядок (демократическое чиновничество). Это и современные
коммунисты, и сторонники восстановления СССР в прежнем виде.
Это и бывшие республики СССР, проводящие политику на отделение
- Прибалтика, Узбекистан. Это все исторические тупики, в которых
губится будущее.
Но "вспомнить" и восстановить полную и адекватную структуру
политического сознания российская политика сейчас вряд ли
сможет по другой причине: сама политическая деятельность переживает
период своеобразного "перерождения" - из элитарной деятельности
она превращается в деятельность публичную.
Превращение политики из элитарной в публичную деятельность.
Кажется вполне очевидным, что с 1985 года в СССР, а затем
в России, сфера политики вдруг возникла из "ничего" и бурно
расширяется, захватывая все слои жизни. Политологи (также
появившись из небытия в огромном количестве) говорят о "политизированности"
населения и даже призывают эту "политизированность" каким-то
образом "уменьшить".
Но разве до эпохи "демократического капитализма" политическая
деятельность в СССР не осуществлялась? И количество людей,
которые занимались политической деятельностью, было тоже не
маленьким. КПСС, ВЛКСМ, ВЦСПС и еще множество организаций.
Правда, политологов не было, кроме тех, кто Запад изучал.
Что же происходит с политической деятельностью и политическим
мышлением такого, что любое событие жизни превращается в предмет
яростного политического обсуждения с множеством взаимоисключающих
интерпретаций, причем обсуждения, как правило, безрезультатного?
Для ответа на этот вопрос нужно учесть, что политика - это
не производящая деятельность. Политика так же, как государственное
управление, финансовая деятельность, деятельность в области
культуры, является со-организующей деятельностью: она надстраивается
над существующими структурами общества, пытаясь соорганизовать
их в нечто целое. Основной метод соорганизации, который использует
политика - объективация политической воли. Другими словами,
задача политиков - превратить свое видение целей страны в
нечто объективное для населения, превратить в повседневный
здравый смысл.
Существует множество описаний деяний политиков и целей, ради
которых они действовали. Но с точки зрения политической инженерии
нас должны интересовать не цели отдельных политиков, а цели
политической деятельности как таковой. С этой точки зрения
они довольно очевидны и состоят в обеспечении выживания государства
в конкурентном мировом пространстве, реализации миссии государства,
в создании максимально продуктивного режима воспроизводства
того типа общественной жизни, носителем которого является
данная страна. Несмотря на очевидность основных целей политики,
в последнее время происходит их подмена задачами второго -
третьего уровня: либо через идеологемы "общечеловеческих ценностей",
либо через задачи "интеграции в мировое сообщество".
Основная задача всех идеологем состоит в том, чтобы избавить
человека от необходимости самоопределения и самостоятельной
постановки целей. Поскольку "общечеловеческие ценности" кажутся
известными, как устроены "цивилизованные отношения" - тоже,
то не надо мучительно размышлять, кто мы такие и как нам поступать,
- все ясно заранее. Кроме того, идеологемы безусловны - их
содержание не зависит от условий, в которых они должны реализоваться.
Поэтому на деле в неадекватных условиях попытки их реализации
приводят к обратным результатам. Можно провозгласить свободу
граждан менять место жительства, но для жителя северного шахтерского
поселка, в котором закрылась шахта, реально нет такого права:
переезд, покупка дома и смена профессии ему не по карману.
А свободой слова, как правило, пользуются "социально активные
идиоты" (Салтыков-Щедрин), которые не понимают, что для того,
чтобы нечто публично сказать, надо иметь что сказать и чем
отвечать за свои слова.
В Советском Союзе основу общественной жизни составляли социально-производственные
отношения [9],
со-организующие же виды деятельности целиком подчинялись задаче
их сохранения и распространения. Такое положение дел вполне
естественно: в обществах, основанных на экономических отношениях,
также все соорганизующие виды деятельности подчинены задаче
сохранения базовых отношений и их распространения. На разницу
между формами организации обществ социальных и экономических
уже довольно давно указал К.Поппер [10], а до предельной остроты его тезис довел Хайек [11]: социально-производственные
отношения требуют организации деятельностей и их со-организации
на основе сосредоточенного и организованного знания, а экономические
- на основе "распределенного" знания. Отсюда и принципиальная
разница в общественном устройстве - в Советском Союзе все
виды деятельности, отвечающие за соорганизацию, - политика,
управление хозяйством, финансы, управление социальными процессами
- могли быть только элитарно и строго иерархически устроены,
полным знанием могли обладать узкие группы людей.
В экономических же обществах они могут быть только публичны,
устроены состязательным образом - ведь полным знанием по определению
не может обладать никто. Оно распределено и собрать его хотя
бы на короткое время в более или менее полное понимание можно
только общим усилием. Но очень скоро общественное знание устаревает,
и необходимо новое общественное усилие - новые программы,
новая борьба и новая смена людей у власти (выборы).
С этой точки зрения основная коллизия, которую переживает
сейчас политика в России - это невероятно резкий переход от
элитарной организации политической деятельности к публичной.
Но при этом содержание политической деятельности (цели, материал
государства) не может измениться - основой политики может
быть только сохранение и развитие страны. Страны совершенно
конкретной - России, со сложившимся укладом жизни, историей,
хозяйством, со всем тем, что в одночасье не исчезает и не
возникает.
Значит, рассматривая состояние российской политики, нельзя
не иметь в виду того превращения формы, которое она неизбежно
переживает. Радикальное изменение формы организации деятельности
при сохраняющемся содержании имеет свои особенности.
Первая из них - знание, ранее бывшее доступным узкому кругу
профессионалов, вдруг становится достоянием масс. Каждый может
обсуждать отношения России с Мозамбиком или Эфиопией (не говоря
уже о США или Европе), не обременяя себя анализом обстановки
и оценкой международных последствий своих заявлений. Это тем
более касается внутренней политики. Каждый знает, что происходит
в стране и как ее спасти от кризиса. При смене формы деятельности
теряются критерии истинности и правдоподобия знания. Распространяются
псевдо-знаниевые формы: мнения, идеологемы и мифологемы. Отличить
их от подлинного знания в социальной среде оказывается невозможно:
форма организации деятельности разрушена, социальная представленность
истинности знания оказывается дефектной. И если говорит специалист,
облеченный степенями и званиями, это еще не значит, что он
говорит верно - степени он получил за доказательства преимуществ
социализма, а сейчас говорит о преимуществах капитализма.
Кроме того, он может быть в курсе реальных событий, находясь
на государственной службе и участвуя в принятии решений, а
может, будучи на государственной службе, быть и не в курсе,
так как отстранен от принятия решений. Может вообще ничего
не делать, не быть специалистом и быть полностью не в курсе
событий, но излагать свои соображения по поводу переустройства
общества и государства. Отличить насколько то, что говорится
с экрана телевизора или в газетной статье, достоверно - сейчас
невозможно. Социальные критерии достоверности знания размываются
совершенно.
И здесь проявляется вторая особенность процесса "опубличивания":
со-организующие деятельности начинают терять свою основную
функцию - функцию соорганизации общества в нечто целое. Так
как всякое знание становится публичным, каждой общественной
структуре начинает казаться, что она в состоянии сама определять
все вопросы общественной жизни. Нефтяники требуют свободы
добычи нефти, калмыки - свободы жить по Великому степному
уложению, кавказцы - свободы передвижения террористов по всему
СНГ. Как только возникают ограничения, эти требования сразу
переводятся в политический план - национальная автономия,
создание республики, собственный президент и т.п. Политическая
деятельность разваливается, ибо возникновение политики в новых
условиях требует изменения формы существования знания.
Но место политической деятельности не может быть пустым,
взамен возникают как минимум три других вида деятельности:
прямое "лоббирование" частных интересов в государственных
структурах [12], прямые (минующие установленные процедуры)
действия по захвату власти [13],
наконец, имитация политической деятельности.
Поскольку именно последняя обладает всеми внешними признаками
политики: заявлениями, программами, собраниями и пр., то подвизающиеся
на этой стезе и почитаются политиками. Хотя главного - соорганизации
общества и его развития не происходит. Но в результате имитация
политики превращается в самодостаточную деятельность: политические
заявления, демарши и протесты нужны только другим таким же
"политикам" для ответных программных заявлений и чрезвычайных
съездов, а общественная жизнь идет своим путем. Не происходит
"сцепки" между партийными "локомотивами" и общественным "составом".
Отсюда и третья особенность периода "опубличивания" - доступность
со-организующих деятельностей для участия в них любого неподготовленного
человека и в итоге - неоправданные обобщения узкопрофессиональных
выводов. В этот период практически каждый, не обременяя себя
познаниями по части политики, истории государства и культуры,
может в ней (в политике) поучаствовать. Такое положение дел
дает возможность совершенно частным (частичным) представлениям,
например, экономическим, становится основой планов всеобщего
переустройства общества. Или частным социологическим или психологическим
представлениям служить основой глубокомысленных рассуждений
о природе происходящих изменений.
В качестве иллюстраций можно привести два примера из российской
жизни, в которых проявляются все особенности периода "опубличивания".
В области политики - это Жириновский, в области финансов -
Мавроди. Положив в основу своей политической программы геополитические
расчеты Генштаба Советского Союза (и тем самым обнародовав
их), первый сделал предметом публичного обсуждения будущее
страны и возможность ее выживания в мире, чего до сих пор
избегают "демократические политики", заимствующие зарубежные
образцы демократического устройства и экономики. Появление
на общественном плацдарме собственно политической проблемы
сделало очевидным тот факт, что "правильное" устройство государства
(демократическая республика, конституционная монархия или
советский тоталитаризм) и форма организации его хозяйства
("чистый капитализм", государственный монополизм или социалистическое
хозяйство) зависят от истории страны и необходимости ее выживания
в конкурентном мире, а не от произвольно выбранного образца
в других странах и тем более не от планов, подготовленных
реальными конкурентами на мировой арене [14].
Но, с другой стороны, вынеся професссиональные расчеты военных
политиков на обозрение толпы, Жириновский неизбежно сделал
их примитивными и одиозными. А при отсутствии возможности
по соорганизации общества для реализации целей государства
он неизбежно попадает в область политической имитации, в которой,
в отличие от реальной политики, возможно все.
Еще пример - из другой области, но имеющий ту же основу -
финансовая деятельность АО МММ в период выпуска "народных"
акций и их постоянной котировки. Профессиональная финансовая
схема замены денежного обращения обращением ценных бумаг,
обеспеченная их повышающейся котировкой, которая постоянно
используется финансистами во всем мире, переносится из деятельности
по со-организации хозяйственных субъектов на плацдарм "нехозяйствующих"
субъектов (населения, проживающего деньги). Простота и доступность,
"понятность" операции - "купил акции - продал акции" - привлекла
большое количество людей, которые, не понимая смысла финансовой
деятельности, стали в ней участвовать. Более того, "партнерам"
и не надо было ни в чем разбираться. Налицо типичная имитация
финансовой деятельности. Причем, что интересно, большинство
населения, в том числе и участники, прекрасно осознают, что
это "финансовая рулетка". Парадокс состоит в том, что в период
"опубличивания" ничего другого быть и не может. Возникает
огромное поле различных имитаций общественной жизни. Практически
всем ясно, что происходящее - не что иное как имитация, а
с другой стороны - что прекратить ее нет возможности. Мне
кажется, блестящее подтверждение этого тезиса - отношение
населения к "путчу" ГКЧП и расстрелу Верховного Совета. "Потешность"
происходящего при всем его драматизме заключалась в том, что
любой исход "противостояния" никак не касался подлинного хода
жизни государства в целом. Поспешная смена внешних атрибутов
и форм государственной и политической жизни не приводит к
изменению реалий жизни: произвол чиновничества остался и даже
усилился, эффективность государственных органов снизилась,
промышленность работает все хуже, строительство городских
(не говоря уже о сельских) инфраструктур практически прекратилось,
положение в коммунальных службах не улучшилось, проблемы транспорта
и преступности только нарастают. Единственно, что действительно
вносит реальные изменения в структуры повседневной жизни -
это появление денег и нарастание их влияния, сопутствующее
появлению денег расширение возможностей самостоятельной деятельности
(ограниченной бандитизмом и произволом чиновников) и неорганизованный
беспредел СМИ.
Подлинный же ход жизни и накопление созидательной энергии
скрыты пока от посторонних глаз и проявляются редко, но никак
не ассоциируются с усилиями "политиков". Отсюда и отношение
- в политическом театре добиться серьезного результата невозможно,
но играть в него азартным игрокам - можно. А люди, имеющие
собственное занятие, могут за игрой наблюдать.
Сказанное выше позволяет увидеть и проблему политологии в
описанной ситуации. Она состоит в том, что "серьезно" описывать
политические процессы в России пока невозможно - происходит
становление политической жизни, и пока оно не завершится,
всякое суждение будет ошибочным. Можно только наблюдать и
фиксировать "политическую эмпирию". А когда-нибудь потом -
строить теории политического развития России и теорию российской
государственности, с тем чтобы поместить ее в список солидных
трудов о мировой истории.
Поэтому большинство "политологов" кормится тем, что обслуживает
нужды "политиков" (а на деле лоббистов, захватчиков власти
и имитаторов), которые состоят в повседневном расчете - кто
кому как нагадил и кому за это придется отвечать.
Действительная же задача специалистов по политике состоит
в том, чтобы помочь процессу становления политической деятельности
в ее нормальных формах. Но это задача не только политической
теории, а скорее - политической инженерии, которая смогла
бы говорить о том, как эффективно и правильно строить политическую
деятельность в России. Для этого необходима проработка, как
минимум, двух областей. С одной стороны - анализ содержания
и форм осуществления политической деятельности. А с другой
- создание своеобразной "карты для политиков", на которой
был бы зафиксирован реальный плацдарм возможной деятельности:
что можно и чего нельзя делать в России, при каких условиях
что возможно. С помощью "карты" можно было бы рассчитывать
последствия тех или иных действий. Постановка такой задачи
диктуется еще и тем, что становление новых форм жизни в России
идет необычайно быстро. Если в Европе и США оно происходило
сравнительно медленно и долго, то в России на это отводятся
считанные годы.
Практическая же альтернатива здесь такова: либо политическая
деятельность сформируется в России "как придется" (а результат
известен заранее - это будет случайно сложившаяся комбинация
старых советских форм, заимствований из других стран и личных
изобретений сильных политических личностей - хороший аналог
- наследство Петра Первого), либо этому процессу помогут общественные
науки - политическая инженерия. От времен реформ Петра Первого
ситуация тем и отличается, что появились науки об обществе.
Причем и в России. А многие из них накопили большой инженерный
потенциал.
Более того, весь ХХ век - это век многочисленных попыток
сознательного изменения общественного устройства. Фактическое
положение дел таково, что именно область общественных наук
в России, кроме действительного потенциала, наполнена еще
и огромным количеством шарлатанов. И не только местного происхождения.
Страна затоплена научным "second hand" из США и Европы. Очень
сказывается разница в формировании систем знания об обществе.
Если для специалистов стран Запада политическая деятельность
уже дана как сформировавшийся социальный и культурный факт,
закрепленный в структуре государства, образовательных и политических
институтах, в поколениях политиков, то в России этого факта
нет. Он еще должен случиться - или его нужно создать. Но в
западных политологических теориях нет указания на то, какими
способами в очень большой стране с господством в недалеком
прошлом социально-производственных отношений и наличием большого
количества различных народов создается адекватная политическая
деятельность. Эти способы могут возникнуть только в России.
Однако и активность большого количества политологов, решающих
задачи обслуживания конкретных нужд "политиков", сильно затрудняет
возможность реализации осмысленного строительства политической
инженерной науки. Но, тем не менее, эта задача актуальна и,
видимо, будет решаться.
C.В.Попов
[1] Я разделяю практическую политику и риторическую
политику. Практической политикой я буду называть политическую
деятельность "политиков у власти" - результатом этой деятельности
являются те или иные общественные изменения, сопровождаемые
правом "легитимной номинации" общественных ситуаций (Бурдье).
Риторическая политика - это политическая деятельность, не
прикрепленная к власти (пока или уже). Это может быть оппозиция
или новые течения, еще не получившие влияния. К риторической
политике относится большая часть того, что делают СМИ (особенно
пытающиеся быть "объективными").
[2] Попов
С. Идут по России реформы... // Кентавр. 1992. N 2, 3.
[3] Бурдье П. Социология политики. М.: Socio-Logos,
1993.
[4] Попов С. Организационно-деятельностные игры:
мышление в зоне риска // Кентавр. 1994. N 2.
[5] Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М.: Прогресс,
1988.
[6] Хейзинга Й. Homo ludens. М.:
Прогресс, 1992.
[7] Фукуяма Ф. Конец истории // Вопросы философии.
1989. N 8.
[8] Бродель Ф. Время мира. М.: Прогресс, 1992;
Попов С. Идут по России реформы... // Кентавр. 1992. N 2,
3.
[9] Попов С. Идут по России реформы... // Кентавр.
1992. N 2, 3.
[10] Поппер К. Открытое общество и его враги.
М.: Феникс, 1992.
[11] Хайек Ф.А. Пагубная самонадеянность. М.:
Новости, 1992.
[12] Многие политические журналисты и "политологи"
этот вид деятельности считают чуть ли не основным видом политической
деятельности и даже стремятся его всячески реабилитировать
в глазах общественности. В действительности же лоббирование
частных интересов всегда есть фактор, разрушающий осмысленную
политику государства.
[13] Прямые действия по захвату власти также не являются
политической деятельностью. Политика возникает в тот момент,
когда нельзя ликвидировать своих противников и необходимо
проводить свою политическую линию не прямо, а по определенным
правилам. Тот факт, что часто политики стремятся всеми способами
ликвидировать своих противников и граница между политикой
и уголовщиной "плавает", никак не означает, что нарушение
нравственных и законодательных норм есть собственный атрибут
политики как таковой. Точно так же можно было бы считать,
что часто возникающая ситуация устранения своих конкурентов
бизнесменами с помощью бандитов дает нам основания считать
насилие частью предпринимательской деятельности.
[14] Это стало настолько очевидным, что после выборов,
на которых появление в Государственной Думе партии Жириновского
стало фактом, успехом пользовалась шутка одного сатирика,
сказавшего: "Вот если бы все, что обещает Жириновский сделали
бы демократы..."
Если вас заинтересовала данная страница, возможно, вам будут интересны сайты по следующим ссылкам:
|