Национальный лидер. Придет ли он?

"У нас нет лидера", - то и дело повторяют в рядах оппозиции. Этот ропот нарастает после проигранных ею сражений. Он не раз прорывался на страницы патриотических изданий. Наиболее резко этот настрой выразила известный политолог Ксения Мяло в нашумевшей статье "Россия без русских"[1].

С первых строк Мяло обрушивается на политиков оппозиции. "Нация без лидеров" - эта формула, этот вызов, это заклятье повторяется десятикратно. И каждый новый поворот темы открывает неисчислимые бедствия, вызванные, как считает исследователь, отсутствием подлинных руководителей национального сопротивления. "Нация без лидеров - это более сотни русских стариков, умерших от голода зимой прошлого года в Ткварчели"; "нация без лидеров - это сотни тысяч русских беженцев"; "нация без лидеров - это ... коэффициент выживаемости, определенный для России в 1,4; аналогичный показатель имеют Чад, Эфиопия"; "это, в не столь уж далеком будущем, - Россия без русских". А вот и приговор тем, кто, по мысли Мяло, безосновательно занимает место лидеров: "Глупость, непрофессионализм, туманящая разум амбициозность, или в иных случаях нечто еще худшее?"

В этом перечне обвинений проступает основная особенность статьи - чрезмерность. Эмоциональная и смысловая. Как бы ни оценивать редкие и робкие выступления оппозиционных парламентариев в защиту своего народа, ясно, что беды русских беженцев и катастрофическое вымирание России не их вина. Возлагать на оппозицию ответственность за это - несерьезно. И неплодотворно. Ибо освобождает от нее подлинных виновников. Главных действующих лиц нашей национальной трагедии.

Может ли оппозиция решить проблему беженцев? А как вообще решаются подобные проблемы? Есть два пути: переговоры и силовое давление. Можно заключить межправительственные соглашения, обеспечивающие действенную защиту русских в республиках. Тогда потоки беженцев усохнут до ручейков - такое количество людей России под силу принять и обустроить. Можно положиться на силу, напомнить зарвавшимся соседям древнюю заповедь: "Око за око, зуб за зуб" - и принудить их уважать права наших соотечественников. (Это было бы особенно уместно в случае с осажденным Ткварчели, когда грузинские боевики дважды сбивали российские вертолеты, эвакуировавшие из города стариков и детей!) И силовое, и договорное решение вопроса - в руках правительства. Ни Бабурин, ни Зюганов, ни Руцкой не могут пока отправить в Тбилиси или Бишкек министра иностранных дел. Или министра обороны.

А демографическая ситуация? Разве не с правительства прежде всего следует спросить и за развал государственной медицины (что привело к разгулу эпидемий), и за дикий рост цен, благодаря чему ребенок стал "непозволительной роскошью" в миллионах обнищавших семей. Все эти глобальные проблемы не решить с помощью оппозиционных митингов или парламентских запросов. Здесь нужны государственные программы, обеспеченные триллионами рублей!

Между тем об ответственности правительства Мяло не говорит ни слова. Ставя в начале статьи проблему предельно широко - лидер и нация, - автор в дальнейшем сводит все к промахам оппозиционеров. Убежден, это не хитроумная попытка списать грехи власти на счет ее оппонентов. Скорее всего, политолог уступает здесь чисто женской логике - язвить того, кто ближе, кто роднее. Так проще. И эффектнее. Но плодотворно ли?

Сказанное не означает, что оппозицию следует оградить от какой-либо критики. Ряды ее лидеров явно нуждаются в существенном обновлении, в притоке свежей крови, свежих идей. Неразворотливость оппозиционеров, их неспособность объединиться, дать обществу действенную программу выхода из кризиса - все это заслуживает самого жесткого разговора. И одной из первых - если не самой первой - темой обсуждения будет отсутствие у оппозиции программы защиты русского народа. Я уже говорил об этом за "круглым столом" "Оппозиция и русский вопрос"[2]. Кстати, Мяло использует материалы той дискуссии.

Но чтобы разговор был успешным, чтобы за дискуссиями последовали наконец дела, проблемы следует ставить конкретно. Не список смертных грехов, этот кодекс зла, выписанный с почти сладострастной яростью, а четко сформулированные пункты национальной программы оппозиции - вот что нужно сегодня. И если Ксения Мяло (или кто-либо другой) представит хотя бы набросок, черновик такой программы, журнал "Наш современник" тут же опубликует его. И познакомит с ним всех оппозиционных лидеров.

А пока статья Мяло - это в лучшем случае своеобразный вариант искусства для искусства. Читатели прочитали, потирая руки, - у нас любят, когда ругают начальство, даже оппозиционерское. Раскритикованные лидеры как ни в чем не бывало заседают в парламенте и на конференциях. Все при деле. А дело ни с места!

Что можем сделать мы, публицисты и политологи, чтобы сдвинуть наше общее национальное дело с поистине мертвой точки? Прежде всего серьезнее и глубже ставить "больные" вопросы движения. Не думаю, что плодотворно сводить их к отсутствию лидеров, как это делает Мяло. Нет лидера, дайте лидера - взывает статья. Ну а почему его нет? И каким он должен быть?

Вопросы, мимо которых не в первый уже раз проходит К.Мяло, пытается сформулировать философ А.Пригожин, автор статьи, залихватски озаглавленной "Что у нас с лидерством?"[3]. Он меланхолически констатирует: "подлинные лидеры отсутствуют. Зато нет недостатка в вождях так называемого "инверсионного типа" (такой лидер привлекает не программой, а отрицанием, возникает от противного)". Автор называет Ельцина, Хасбулатова, Руцкого. Видимо, его наблюдения хотя бы отчасти справедливы. Во всяком случает этот ряд можно легко продолжить - Жириновский в России, Лукашенко в Белоруссии, Кравчук, а теперь в известной мере Кучма и множество более мелких фигур на Украине.

В противовес таким королям отрицания Пригожин пытается смоделировать образ лидера "положительного". Он видит его: а) надпартийным арбитром, представителем страны и гарантом ее целостности; б) "массогеничным", проще говоря, привлекательным для избирателей; в) выразителем "высокой социальной идеи"; г) "и, наконец, (характерно, что важнейшее качество лидера упоминается в самом конце списка!), наделенным "талантом руководства".

При том, что возжажданный вождь предстает в виде героя без страха и упрека, а историософская концепция автора, подведенная в виде постамента под эту воображаемую фигуру, отдает пошлой русофобией (рассматривать ее нет ни желания, ни необходимости), статья А.Пригожина в одном выгодно отличается от работы К.Мяло. Понятие лидера лишается здесь анонимности, обобщенной безликости. По крайней мере какие-то качества, черты (пусть идеализированные) в статье намечены. Теперь можно бросить взгляд на шеренгу наших предводителей и решить, соответствуют ли они "идеальной модели".

"Надпартийное существо". На эту роль, как известно, претендует Ельцин, хотя А.Пригожин справедливо относит его к лидерам "инверсионного типа". Куда более оправданными были бы претензии Хасбулатова (он их и заявлял) и Зорькина (чей пост в Конституционном суде и личная скромность заставляют его держаться в тени). Да и Руцкой, в сущности, ни с какой партией всерьез не связан, так что и он мог бы попробовать себя в этой роли. Впрочем, после того как он пообещал посадить всех воров в руководстве страны за решетку, Руцкой лишил себя возможности мирно взаимодействовать с партией власти...

"Массогеничность". В личном обаянии Руцкому не отказывали даже враги. Привлекательны Зюганов и Бабурин - каждый по-своему. "Высокая социальная идея" сегодня - дефицит. Причем не только в нашем, привычном ко всякого рода дефицитам обществе, но и во всем мире. Человечество все больше утрачивает идеалы - социальные, национальные, религиозные - и, пригнувшись, почти на четвереньках, устремляется (по определению современного мыслителя) к одному обрыву - разными дорогами: кто быстрее ... Отсутствие оригинальных идей наши лидеры пытаются - и не без успеха - восполнить усвоением наследия философов прошлого. Тот же Руцкой стал ходячим цитатником И.Ильина. Зюганов собирает обновленную идеологию КП (или, скорее, собственную идеологию - правда, в качестве лидера коммунистов) из причудливой мозаики, где рядом с классическими положениями марксизма находится место "мракобесной" - по определению тех же марксистов - триаде графа Уварова: "Православие - самодержавие - народность" (на удивление всем, она была буквально воспроизведена в прошлогодней статье Г.Зюганова, опубликованной в "Советской России"). Так что и "высокая идея", пусть и заимствованная, у вождей оппозиции наличествует.

И - по нисходящей - "талант руководства". Тут даже не дефицит, а полный провал. У всех - правительства, оппозиции, матерых директоров-хозяйственников и заносчивых новичков-предпринимателей. В масштабе страны ни один из них "не тянет". Хитроватые - как вазовский воротила Каданников - отходят в строну. Алчные - Гайдар, Чубайс - рвутся к рулю, путая его с кормушкой. Снобы, типа Явлинского,

предпочитают резонерствовать в стороне. Но и здесь Руцкой и Зюганов оказываются если и не на уровне грандиозных задач, то во всяком случае на уровне современных возможностей, по меньшей мере не уступая лидерам из противоположного лагеря. Правда, противники бывшего вице-президента могут обвинить его в том, что ни одно порученное дело он не довел до конца. Однако его сторонники резонно парируют, что этого ему не давала сделать президентская команда - так как Руцкой проявлял особое рвение и "копал" слишком глубоко. Вот и получается, что если говорить о лидерах не абстрактно, а конкретно - как руководителях, обладающих набором определенных характеристик, несколько вождей оппозиции должны быть ими признаны. К тому же - не забудем об этом в годовщину октябрьской трагедии - эти люди прошли испытание огнем. И все же общее мнение гласит: у нас нет лидеров!

Почему? Тут для исследователя и начинается самое интересное: анализ, поиск. Но не для Ксении Мяло и не для Аркадия Пригожина. Последний не замечает даже бросающегося в глаза - при чтении его собственной статьи - обстоятельства: у нас в избытке "инверсионные" лидеры, а "положительные", как считается, отсутствуют! Зададимся вопросом: случайно ли? Подумаем: могут ли состояться, получить широчайшее общественное признание лидеры, обладающие набором идеальных характеристик, предусмотрительно ранжированных доктором философии, в ситуации, когда общество сплачивается на отрицании - вокруг человека, говорящего "нет"? Короче говоря: возможен ли сегодня подлинный национальный лидер?

Именно так встает вопрос. Но тогда надо вести речь не столько о лидерах, сколько об обществе, а этого названные авторы как будто боятся. Вот ведь и у Мяло в статье, посвященной сокрушению вождей, проскальзывают иные ноты: "Это мы, русские, не только государственно-историческое, но даже и биологическое бытие которых поставлено под вопрос и которые, даже перед лицом этой очевидности, трагически неспособны выдвинуть лидеров или лидера"(курсив - А.К.).

Еще дважды как-то мельком, словно против желания, возникает в работе эта побочная тема - тема нации, неспособной защитить свои интересы. "Русские поражают, даже ужасают почти абсолютной политической афазией, болезненной немотой, когда человек в состоянии шока теряет способность голосом выразить рвущийся изнутри крик". К.Мяло готова видеть в "этом безмолвии на фоне очевидной катастрофы" "свое величие", но тут же вынуждена оговориться: "Но есть и нечто отталкивающее, богопротивное в том равнодушии, а порою и непотребном веселье, с которым нация, кажется, готова присутствовать на своих собственных похоронах".

Понимаю нежелание касаться этой темы. Отсюда оговорки и противоречия: публицист хочет истолковать молчание народа как результат глубокого потрясения, однако приходится назвать совсем иные причины - равнодушие, "а порою и непотребное веселье". Понимаю, потому что все это слишком близко касается каждого из нас. Каждого русского.

Однако замалчивать проблему, сколь бы болезненной она ни была, неразумно. Что толку взывать: лидера! лидера! - если почва для его появления недостаточно подготовлена. Тут даже человек с задатками руководителя не сможет полноценно реализовать себя.

В то же время я убежден, что наша неспособность выдвинуть лидеров сопротивления объясняется вовсе не каким-то "дефектом" русской нации. Полагаю, именно уязвленное чувство национальной гордости побуждает автора уклониться от глубокого рассмотрения вопроса. Если мое предположение справедливо, опасения напрасны - речь следует вести не о здоровье нации, а о здоровье общества.

Нация, помимо прочего, общность историческая. Русская нация - это не только мы, "слабые сыны" великой России, это и Александр Невский, и преподобный Сергий, и Суворов, и Пушкин, и Столыпин. И если сегодня мы неспособны постоять за себя и дать достойный ответ на исторический вызов, то это не потому что мы - русские, а потому что мы - недостаточно русские. Потому что мы, живя в советском обществе, разучились сознавать, переживать свою русскость.

Постсоветское общество - это, в сущности, не самостоятельная структура, а удерживаемые силой инерции осколки прежней структуры. Не лучший материал для построения мощной общественной платформы, на которой только и может появиться национальный лидер.

В последние годы я, как и многие публицисты, да и просто думающие люди, неравнодушные к судьбе своей страны, занимался поисками каких-то опорных точек, сохранившихся при катастрофе. Способных выдержать груз строительства нового общественного здания. Собственно, этому поиску и посвящены материалы моей авторской рублики "Дневник современника" в журнале "Наш современник". Те, кто читает журнал не первый год, помнят мои статьи об Армии, о Церкви, о национальном предпринимательстве, о стихии многолюдных патриотических митингов, откуда я ждал появления новой социальной силы. Но уже в середине рокового для страны 1991 года я вынужден был поставить диагноз, вынесенный в заглавие одной из статей: "Общество, лишенное воли". Статья появилась накануне трагикомического "путча". Диагноз подтвердился.

Позже я с надеждой рассматривал возможность возрождения структур местного самоуправления - великой системы земства, пронизывавшей Россию с корней до вершин. Не раз спасавшей ее в годы безвременья. Обнадеживало и повышение роли собственно русских регионов, которые проступали как жесткая основа, где можно организовать сопротивление импульсам развала, идущим из Москвы.

Повторяю, одновременно со мной этот отчаянный поиск основ, опор, твердой почвы в социальном болоте вели десятки, сотни людей. Известно, что именно на регионы пытались опереться руководители парламента осенью 1993 года. Известно и то, что из этого вышло. В неудаче тех попыток есть вина оппозиции и ее лидеров. Об этом я писал в статье "Переоценка"[4]. Не буду повторяться. Но есть в наших неудачах и объективная закономерность.

Что сплачивает общество, объединяет его, превращает из конгломерата отдельных сил, институций и индивидов в некое высшее единство - нацию? Общие интересы и общие ценности.

Вспомните о единодушной поддержке американцами агрессии США в Персидском заливе - акции, стоившей жизни тысячам иракцев, - и вы поймете, что такое общий интерес. Он не останавливаетcя ни перед чем и захватывает каждого - от миллионера до мелкого клерка, всю страну - от штата Мэн до Калифорнии. В том случае это была нефть. Но предметом интереса может быть все что угодно: рынки сбыта, как в Англии в XIX и в Японии в ХХ веке; жизненное пространство - как в довоенной Германии. Сколько наций, столько и интересов. Общее одно - единый порыв людей, убежденных, что достижение цели осчастливит каждого из них.

Общие ценности - это десять заповедей, протестантская этика, кодекс самурая или кодекс строителя коммунизма. Ценности могут быть истинными и ложными, так же, как интерес - человеческим или людоедским. Но для того, чтобы заново вылепить нацию из влажной, расползающейся глины атомизированного общества, интересы и ценности должны притягивать каждого.

Если ли у нас сегодня общие интересы? Что объединяет нувориша и безработного, министра и голодного писателя? Но раскол страшнее - он змеится не только вширь, но и вглубь, раскалывая каждый социальный слой, а зачастую и семьи.

У знакомых: дочь устроилась в американское СП, мать уволили с остановившегося завода. А возьмите двух рабочих: одного с какого-нибудь ГОКа, гонящего руду на Запад за валюту, а другого с оборонного предприятия. Или крестьян: подмосковные частники по бешеным ценам сбывают овощи "новым русским", а в белгородской глубинке колхозные механизаторы по три месяца не получают зарплаты, а зарплата - 30 тысяч рублей!

В 1988 году - он, как выяснилось, был переломным в жизни страны - я с тревогой, как мрачное пророчество для нас, цитировал роман французского нонконформиста Рене-Виктора Пия "Обличитель": "Хорошо оплаченные транснациональные боливийцы" будут воевать против "боливийцев национальных, затравленных и отощавших"[5]. Не прошло десяти лет, и Россия превратилась в Боливию.

Чувство общности, единые ценности и цели - все это отступает в глубины национальной истории, в золотые предания великой державы, тысячелетнего царства. Страшно сказать - сейчас само слово "русские" все больше становится обветшалым символом, пустым звуком, не рождающим отклика в душах.

Вот они - русские, беженцы. Не в Ткварчели - на улицах русских городов. Когда-то я видел, как в рижской электричке русские в едином порыве совали деньги каким-то цыганам, выдававшим себя за наших беженцев из Приднестровья. Все понимали, что они врут, но все равно давали деньги, потому что знали: завтра и сами могут оказаться беженцами. А в Москве равнодушно проходят мимо соотечественников - трясущихся от слабости и голода старух, матерей с детьми, силящихся сохранить достоинство нищих.

Что же пенять Бабурину или Зюганову на то, что не организовали пикеты в защиту Севастополя? Были пикеты - лозунгов больше, чем людей. И ведь это еще не край. Видывали и похуже - в начале прошлого октября, когда русские ("хорошо оплаченные транснациональные") начали стрелять в русских...

Распадается не только национальное общество. Часто ли мы слышим о региональных акциях протеста? А ведь некоторые регионы, такие, как Приморье или Ивановская область, превратились в районы бедствия. Но швейников не поддерживают транспортники, чиновники, пищевики. Да и профессиональная солидарность под вопросом: как нестройно проходят демонстрации крестьян, оборонщиков, работников вузов. Только угольщики сплочены - и то в основном в пределах одного добывающего бассейна. А кинут маленькую подачку, так и замелькают названия шахт - та возобновила работу, эта, пока самые упорные не окажутся в одиночестве.

Одиночество - это чувство сегодня знакомо, наверное, каждому. Одиночество на работе, в толпе, подчас в семье. Реже стали ходить в гости. Меньше читают - подписка на центральные издания упала до жалкой общей цифры: 10 миллионов. Несколько лет назад каждая из четырех ведущих газет (начиная "Аргументами и фактами" и кончая "Известиями") имела больший тираж. А как поредели ряды оппозиционных демонстраций. Ни отчаяние, ни надежда не объединяют людей.

Общество рассыпалось на атомы. Так какого же национального лидера вы ожидаете?

В классическом труде по древней истории Т.Моммзен размышлял о феномене лидера, которого великие народы выдвигают в момент роковых испытаний как последний довод в борьбе за жизнь. Историк называет Ганнибала и кельтского полководца Верцингеторикса. "Оба они, - пишет Т.Моммзен, - велики не только военными подвигами, а еще более того борьбой против эгоистов и трусов, которую они вели среди своего народа. Одолеть их антинациональную политику и спасти свой народ от иноземного ига не было суждено ни тому, ни другому, но оба они умели вдохнуть мужество в лучших представителей погибающих народностей и геройскою обороною избавили родину от срама"[6].

Наша беда не столько в отсутствии ганнибалов или верцингеториксов, сколько в преобладании эгоистов и трусов - при катастрофическом недостатке "лучших представителей" общества. Сколько людей собралось под знамена кельтского вождя, сражавшегося с Цезарем? Два ополчения по двести пятьдесят тысяч в каждом. А в сводном полку охраны Верховного Совета не было и двух тысяч бойцов - при том, что люди собирались со всем бывшего Союза с его 300-миллионым населением! Вот она, реальная причина неудачи. Победим в себе эгоистов и трусов - и будем удостоены явления вождя. А пока мы в порядке большого одолжения встаем под знамена и при первой же неудаче бежим, проклиная впереди идущих, не будет нам предводителя!

Сейчас еще реально ждать появления региональных лидеров. Они есть - ярчайший пример - Аман Тулеев. Лидеров смогут выдвигать профессиональные объединения, в том числе и такие, как Аграрная партия, имеющая неплохие перспективы. Сохранят лицо руководители партий с жесткой и разветвленной структурой, прежде всего Геннадий Зюганов. Заметные фигуры будут возникать там, где существует твердая общественная почва, на которой можно встать во весь рост.

Место национального лидера (до поры?) останется вакантным. На краткий срок его может занять лидер "инверсионного типа", наиболее ярко и резко заявивший о несогласии с тем, что происходит в стране. Пример Кучмы и Лукашенко показывает, что это роль для человека, не связанного с какой-либо одной партией. Разумеется, каждая из политических сил постарается выговорить себе право влиять на его политику. Но преобладание одной партии неизбежно вызовет столкновения с другими партиями и силами.

Что такое Кучма и Лукашенко? В сущности - коллективное многомиллионное "нет" Кравчуку и Шушкевичу с Кебичем. "Нет" коррупции, обнищанию, развалу Союза.

Это роль, рассчитанная на одну коронную реплику. После того как лидер, сказавший "нет", начнет штамповать указы, большинство разочаруется в нем. Нечто подобное уже происходит в Белоруссии, на Украине, в Крыму (Мешков - явление того же ряда). Это жертвенная роль - о чем, наверное, мало задумываются люди, рвущиеся на Олимп. Но все равно это шанс для оппозиции, который она обязана использовать. (Действенной поддержки заслуживает выступление Г.Зюганова в "Советской России"[7], где для этого намечены конкретные действия.)

Промежуточный лидер нужен, чтобы стабилизировать общество. Чтобы не разваливать его указами из Кремля все дальше - в щебенку, в пыль, как это происходит ныне. Чтобы дать возможность здоровым силам консолидироваться на местах.

Вот задача оппозиционного лидера, если десяткам партий и движений удастся объединиться. Не надо спорить ни о программах, ни о креслах - засиживаться не придется. Правительство, пришедшее к власти на волне отрицания, неизбежно будет временным, переходным. Однако его роль ответственнейшая - от него зависит, к чему перейдет общество - к окончательному распаду или возрождению. Зависит от него - и от всех нас. Собирание нации, полутораста миллионов раскатившихся по бескрайним российским равнинам человеческих душ - труд не для одного человека. Даже если он воплощает все добродетели, занесенные в реестры политологов. Собирание нации - задача каждого. И начинать придется с собственной души. С воскрешения в ней преданий отечественной истории, национальных корней, идеалов русского народа.

Особая ответственность на тех, кому дан дар слова. Ощутив ее, зададимся вопросом: разве поиски врагов внутри патриотического движения (причем среди тех, кто не побоялся в числе первых взяться за работу) способствуют восстановлению национального монолита? Понимаю, нестерпимо видеть гибель русских людей, вымирание России. Страшно видеть! Почти кощунственно требовать преодолеть этот страх. И все-таки - преодолеть его необходимо. В концентрированном виде, как в статье К.Мяло, он порождает типичную интеллигентскую истерику. Интеллигентское самоедство, печально известное из российской истории.

В ожесточении наши патриотические самоеды готовы подорвать последнюю опору нации, сохранившуюся в человеческой душе. Уважение к авторитетам. Чувство иерархии, без которого невозможно участие в общем деле. И так это чувство ослаблено до предела. Вся торгашеская, подлая, безидеальная действительность обращена на его разрушение. Плюй на тех, кто идет впереди! Не позволяй им вести себя, ты сам ничем не хуже! - нашептывают и трубят в уши современные теле- и радиовитии. А теперь и со стороны патриотической прессы в унисон подсказка: сокрушим былых кумиров, они не достойны уважения.

Не сокрушать, а укреплять следует авторитеты! Восстанавливать спасительное чувство иерархии, верности тем, кому дано больше и с кого спросится строже. Если нации действительно нужны лидеры, мы должны научиться уважать их. Чтоб слово не пропало попусту, чтобы оно воспламеняло сердца, в сердцах должно жить уважение - к пастырю. Пусть у нынешних претендентов на эту роль многое не получается. Поможем им, но не будем насмехаться над ними: без лидеров, поодиночке, мы и вовсе ничего не добьемся.

Бодрячество в нашей ситуации было бы нелепым. Но и опускать руки нет оснований. Россия прошла не один цикл распада и возрождения. И каждый раз возрождение начиналось с восстановления авторитетов, той иерархической "лестницы чинов", на ступенях которой есть место каждому: и рядовому ратнику, и пастырю. И тем началам, что больше всех нас, но и неразрывно связаны с нами: Роду, Нации, Отечеству. Всякий раз это было чудо нравственного преображения - человека и общества.

Нижегородцам, осенью 1611 года теснившимся у паперти Святого Спаса, откуда к ним обращался Минин, открылись три основополагающих истины. Первая: нельзя нажиться на разграблении родной страны - даже если сегодня ты можешь извлечь из этого выгоду. "Что в нашем богатстве? Коли придут враги и град наш возьмут, не разорят ли нас, как прочих". В этих словах нижегородских купцов заключался нравственный переворот. До этого все стремились извлечь сиюминутную выгоду из раздуваемой Смуты, не задумываясь о завтрашнем дне. О собственной судьбе и судьбе России.

И еще одна истина открылась тогда: необходимо принести жертву сегодня, чтобы обеспечить благоденствие завтра. И рачительные горожане без принуждения отдавали пятину - пятую часть имущества, потом и кровью нажитого, во имя освобождения безвестных москвичей и туляков, во имя свободы Родины.

И, наконец, вольнолюбивые волгари уразумели - для победы над врагом нужен предводитель, чье слово станет непререкаемым. Искушенные в житейской мудрости люди, они не стали безвольно ожидать, пока какой-нибудь заезжий ухарь пленит их воображение. Нижегородцы обратились к тому, кто доказал свое мужество в боях с интервентами. Сами послали гонцов к князю Пожарскому - войско готово, приди и встань во главе! Им пришлось одержать победу над извечной купеческой недоверчивостью, над корыстью, над страхом мирных людей перед битвами и смертью. Пришлось отказаться от налаженного быта, от привычного течения жизни. Победить в себе эгоиста и труса. Переродиться. И когда это произошло, когда наши предки одержали победу во внутренней душевной брани, к ним пришла удача в борьбе с внешним врагом. Это может показаться преувеличением, но ход боевых действий показывает - решительный перелом в войне с поляками произошел после того, как в дело вступили нижегородцы.

Пример ополчения 1612 года вселяет надежду. Но и обязывает действовать. Необходимо добиться победы прежде всего духовной. Преображения сегодняшнего "архаровца" или озлобленного неудачника в человека чести, ответственности, служения - того общественного человека, который один только и может стать человеком действия. "Архаровец", исповедующий принцип "однова живем", не станет бороться за общее дело. Неудачник ни на что, кроме жалоб на судьбу и злобы на своих вождей, не способен. Конечно, и сегодня немало подлинных гражданских бойцов, людей достоинства и действия. Однако предстоит приложить немало усилий, чтобы они соединились в новый социальный тип, способный оказать решающее воздействие на положение в стране.

В то же время эта работа - при всей грандиозности - не столь уж неосуществима, как кажется на первый взгляд. Жестокие обстоятельства не дают людям коснеть, побуждают меняться, действовать. Для начала общественной реакции, скорее всего, достаточно будет точечного катализатора - быть может, одного-двух крупных предприятий (пример Польшы 80-го года показывает, что изменить ситуацию в стране смогли два завода-гиганта - судоверфь им. В.И.Ленина в Гданьске и тракторный завод "Урсус" под Варшавой). Катализатором может стать и большой промышленный город, особенно из числа ближайших к Москве, где температура общественного недовольства превысит общероссийскую, - скажем, Иваново, Ярославль, тот же Нижний Новгород, Тула. Им может стать даже далекий Калининград, почти независимый от "материковой" России, набитый войсками, выброшенными из Германии и Прибалтики.

Торжество России надо готовить. Как готовили духовное преображение народа такие духовные пас

тыри, как святитель Гермоген, и такие рядовые труженики, как множество земских старшин, которые несколько лет неустанно сновали по стране, рассылали воззвания, поднимали народ. И как тогда из их среды явился Минин, так и новый лидер выдвинется из рядов оппозиции. Не "герой инверсии" - подлинный национальный вождь. Бессмысленно гадать о его имени. Надо готовить его приход.

А.И.Казинцев

[1] Мяло К. Россия без русских // Москва. 1994. N 6.

[2] Оппозиция и русский вопрос // Наш современник. 1993. N 6.

[3] Пригожин А. Что у нас с лидерством? // Независимая газета. 1994. 25 августа.

[4] Казинцев А. Переоценка // Наш современник. 1993. N 12.

[5] Казинцев А. История - объединяющая или разобщающая // Наш современник. 1988. N 11. C.165.

[6] Моммзен Т. История Рима. Спб.,1993. С. 217.

[7] Советская Россия. 1994. 6 сентября.

Если вас заинтересовала данная страница, возможно, вам будут интересны сайты по следующим ссылкам: