Основные механизмы формирования
и особенности функционирования региональных элит

В настоящее время можно говорить о складывании "партий власти" на местном уровне - устойчивых политико-экономических группировок, консолидированных, как правило, вокруг главы исполнительной власти. Единство подобной структуры достигается через механизмы жесткой функциональной зависимости и должностной соподчиненности в иерархии исполнительной власти в регионе, а также благодаря комплексу неформальных связей и совпадающих интересов на личном уровне.

Получение представителями региональных элит статуса депутата местного законодательного собрания также остается одним из основных каналов формирования "партии власти". Анализ состава региональных законодательных собраний, сформированных в 1994-1996 гг., показывает, что большинство в них принадлежит, как правило, главам администраций и сотрудникам территориальных органов исполнительной власти различного уровня, а также представителям бюджетных организаций и предприятий, находящимся в зависимости от областной администрации.

Подобный результат иногда достигается благодаря тому, что выборы в местные собрания проводятся по административно-территориальным округам. В этом случае победа глав районных и городских администраций чаще всего не вызывает сомнений. При этом большинство кандидатов в депутаты, независимо от своих политических ориентаций, регистрируются как независимые кандидаты, а процент избранных от партий ничтожно мал. В результате местные представительные собрания оказываются корпоративно и политически подконтрольными администрации области и ее руководителю. Однако подобная модель может быть реализована только в случае, если администрация области способна эффективно контролировать проведение местных выборов, что свидетельствует о том, что консолидация местной политической элиты уже произошла.

В то же время, во многих регионах России предпринимались попытки ограничения всевластия местных администраций. Этот процесс был связан в первую очередь с разработкой и принятием Уставов краев и областей. Инициаторами здесь чаще всего выступали именно местные органы законодательной власти, "властные притязания" которых связаны со стремлением к перераспределению властных полномочий и функций, обеспечению для представительных органов реальной законодательной власти.

Как правило, это приводило к тому, что воспроизводилась уже известная ситуация противостояния ветвей власти, когда законодательный орган становится местом организационного оформления оппозиции, кристаллизации потенциальных контр-элит и превращается, в этом смысле, действительно в представительный, аккумулируя общественное недовольство местной администрацией, которая не только апеллирует к Центру, но и напрямую ассоциируется в сознании избирателей с нынешними федеральными властями (Иркутская, Свердловская, Тамбовская, Челябинская области, Красноярский край и др.).

Наряду с тенденцией зарегулирования областных и краевых дум имеет место и установление контроля над партийным строительством на местах.

Данная задача решается следующим образом.

1. Через активное формирование партийной структуры, не имеющей четкой локализации в политическом спектре. Это рельефно проявилось в установлении администрациями регионов "правил игры", по которым развертывалась избирательная кампания по выборам в местные органы власти. Обладая по существу неограниченной возможностью влиять на баланс предвыборных сил, управленческая элита не только осуществляла его корректировку, но и зачастую инициировала создание партий и политических блоков регионального уровня с перспективой их использования на будущих выборах.

2. Путем создания различных консультативных органов и общественных палат при местных администрациях и представительных органах власти. Это, помимо обеспечения взаимодействия региональных властей с общественностью, направлено на консолидацию части политической элиты региона, идущей на сотрудничество с администрацией, что последней рассматривается как одна из форм собственного патернализма в отношении местных политических структур. Частично подключая региональную партийную верхушку к решению управленческих вопросов, правящая элита преследует цель превратить местные парторганизации из "групп поддержки" федеральных лидеров в политическую опору регионального руководства, то есть "замкнуть" партии непосредственно на себя.

3. Через налаживание взаимодействия руководства предприятий, определяющих территориально-экономическую инфраструктуру региона, с лидерами профсоюзов, сохранившими свои собственные влияние и место в региональной элите. Такая взаимосвязь наиболее полно выражается в регионах с однопрофильной экономикой, где решение большинства проблем находится в прямой зависимости от состояния дел в отрасли. Это вынуждает местное руководство в зависимости от ситуации либо сдерживать требования профсоюзов, либо, напротив, косвенным образом инициировать профсоюзные акции протеста для их последующего использования в качестве довода при лоббировании региональных интересов в федеральном Центре.

4. Провоцируя расколы и размежевания в политических группировках, пытающихся сохранить независимые политические позиции, либо, в силу своей партийной принадлежности, составляющих оппозицию курсу администрации региона. Региональные политические процессы современной России дают многочисленные примеры того, как местные "партии власти", используя весь арсенал номенклатурного господства, "преобразуют" некоторые политические организации. Можно, например, говорить об инспирировании администрацией расколов демократического движения в регионе на несколько враждующих между собой политических группировок "сектантского" типа.

Таким образом, если политические и общественные структуры и играют определенную роль в политической жизни региона, то это связано либо с рассмотрением местного политического процесса в контексте общероссийской политики, либо с функционированием некоторой партии или общественной организации в качестве политической инфраструктуры "партии власти" регионального уровня. Низкий политико-организационный потенциал партий и общественных объединений на региональном уровне не позволяет их лидерам выстраивать отношения с представителями управленческой элиты на принципах партнерства.

Существенной проблемой для провинциального политического класса является и усложнение партийно-политического спектра на федеральном уровне, что находит свое отражение и на местах. Это происходит как за счет все большего дробления "демократического фланга", так и в результате размежевания оппозиционных организаций различного толка. В некоторых случаях спектр региональных партийных структур приобретает иную конфигурацию, чем в Центре, что связано как с отсутствием здесь структур той или иной партии, так и с возможностью формирования на региональном уровне широких блоков и коалиций между различными партиями и движениями, выступающими на федеральном уровне как самостоятельные силы. В результате региональный "партийный" спектр предельно сужается до условной триады "демократы" - "коммунисты" - "патриоты", причем последние два сегмента также могут сливаться.

Еще одним компонентом политического спектра является и так называемый "политический центр". Если в масштабах общероссийской политики центризм не может получить стабильного и успешного организационного оформления, то в регионах данная проблема иногда находит решение. В качестве такового "центра" в некоторых случаях и выступает "партия власти", порою весьма эффективно используя центристскую политико-идеологическую атрибутику. При этом она дистанцируется от других партий и движений, заявляя о своем отказе участвовать в "политических играх" и желании сосредоточиться на решении внутренних проблем региона.

Иногда центризм находит свое воплощение в создании формально автономных региональных политических движений, что инициируется как местными промышленниками и предпринимателями, так и администрацией. Они ставят своей целью по преимуществу защиту местных интересов и ориентируются, как правило, на решение местных проблем.

Необходимо подчеркнуть, что состоятельность подобных структур и данной предвыборной стратегии достаточно четко была продемонстрирована в ходе местных выборов, где наиболее активным и успешным как раз и было участие администраций и местных финансово-промышленных групп в блоках и объединениях региональной ориентации. Во многих регионах именно они победили на выборах и сформировали местную законодательную власть. А в Мордовии победа "Экономического союза" на местных выборах привела к кардинальным изменениям в правящей элите, к смене политического курса республики.

Невозможно говорить о некой единой модели "политического центризма" в регионах. В данном случае уместно использовать метафору "плавающего центра". Идеологические установки региональных элит носят ситуативный характер. В тех регионах, где доминируют консервативные электоральные ориентации, формула регионального политического центризма характеризуется определенным "левым сдвигом" и имеет левоцентристское организационное и идеологическое оформление. В этом смысле КПРФ может рассматриваться во многих регионах как вполне системная партия.

Возможно выделение регионов, в которых произошла консолидация "партии власти", политический процесс полностью контролируется местной администрацией. Подобная ситуация имеет место во многих национальных республиках, а также в некоторых этнически русских областях. Наиболее контролируемым является национальный и сельский электорат. "Этнократия" и "агрократия" являют собой наиболее яркие примеры контролируемого политического процесса в современной России. Отметим и то, что эти модели достаточно часто комбинируются и дополняют друг друга.

Монополизация регионального политического процесса "партией власти" ставит "политический класс", политические партии в двойственное положение. С одной стороны, заключение предвыборного соглашения с местной властью создает весьма благоприятную ситуацию, значительно повышает шансы на выборах. С другой стороны, возможности политических партий в таких регионах иногда становятся весьма ограниченными, так как потребность властного монополиста в "партийных подпорках" снижается.

Заметим также, что обретение государственными институтами легитимности не связывается сегодня в глазах российского общества с деятельностью политических партий. Основными критериями легитимности являются эффективность и профессионализм. Правящая элита постоянно подчеркивает свое нежелание участвовать в каких-либо "политических дрязгах", играя роль "хорошего хозяина".

Для некоторых регионов характерна легитимация, основывающаяся на традиции. Здесь сохраняются прежние лидеры и меняется только название их должностей. Такой тип легитимности имеет место на Северном Кавказе, в ряде других национальных республик, а также в наиболее консервативных русских областях.

Феномен этнократии коренится в локализации политических и экономических интересов местных элит в масштабах своих республик, что находит выражение в тезисе об имперских амбициях России. В подобном случае можно даже говорить не о традиционных основаниях власти, но о ее рационализации, когда национальная идея используется бюрократической элитой как инструмент повышения экономической и политической эффективности местной власти в ее взаимоотношениях с Центром. Риторика национализма маскирует логику производства власти.

Однако в ряде республик Северного Кавказа борьба за национальную независимость довольно часто носит не только пропагандистский характер. Власть здесь имеет дело с народом как кровнородственной общностью, ведущей борьбу с соседями. Аналогичными могут быть основания для традиционной легитимации власти и в русских областях, когда идея русской национальной (или даже православной) государственности противопоставляется "ползучей экспансии" с Юга.

Харизматический тип легитимности не получил в регионах России значительного распространения. Провинция не смогла произвести большого числа ярких лидеров, а многие из проявившихся были рекрутированы в федеральную политическую элиту. Необходимо отметить и то обстоятельство, что в современной России довольно часто сам факт участия во власти, в условиях отчуждения от нее населения, воспринимается избирателями как отрицательный и может ослабить уже имеющуюся харизму.

Таким образом, в условиях электоральной пассивности и снижения доверия к демократическим процедурам формальная легитимность выполняет функции, скорее, дополнительного, подкрепляющего механизма.

В заключение следует еще раз подчеркнуть, что существенной характеристикой номенклатурного принципа трансформации элит является своеобразный способ достижения весомого политического статуса - не столько посредством активной публичной деятельности, через механизм выборов, сколько через "попадание" в государственно-политическую корпорацию, "партию власти". Отношения здесь регулируются целым комплексом формальных и неформальных связей, легитимность которых описывается категориями традиций, негласно установленных, но всеми принимаемых правил поведения. При этом способы рекрутирования номенклатурного слоя почти целиком зависят от личных предпочтений того или иного должностного лица в иерархии, принимающего решение о политическом будущем патронируемого чиновника или политика. При этом закономерность в деятельности региональных правящих элит такова, что аппаратный характер политики будет сохраняться до тех пор, пока политические и общественные издержки, связанные с отказом от публичности, будут приемлемы или, более того, способны приносить "политическую прибыль".

Важной особенностью местных элит является их довольно жесткая иерархичность, ориентация на персоны, будь то руководитель регионального отделения политической структуры или же влиятельное лицо в руководстве области, края, республики. Они действуют, скорее, как эшелоны поддержки одного из первых лиц политического истеблишмента региона. Это предопределяет клановый характер взаимоотношений, стремление обособиться, негативные ожидания от рекрутирования новых политиков, которые рассматриваются прежде всего как конкуренты в борьбе за влияние на патрона. Следствием клановой модели политического поведения местных элит является все более глубокое разделение элиты на правящую и политическую.

Стратегия правящей элиты в отношении регионального "политического класса" может колебаться в зависимости от местных условий от активного формирования подконтрольной политической инфраструктуры (Ленинградская, Орловская области) до целенаправленных усилий по маргинализации политических группировок независимо от их партийных пристрастий (большинство национальных республик). С другой стороны, существующие политические объединения обрекаются на малочисленность, а аутсайдеры вынуждены объединяться в структуры однопорядковой ориентации и противостоять друг другу в конкурентной борьбе за соответствующую политическую нишу, причем эта борьба, как правило, носит межличностный характер и не выходит на уровень проблем, насущных для электората.

На передний план региональных (и не только региональных) политических процессов постсоветской России все заметнее выходит страта, аналог которой легко можно найти в российском прошлом. Олигархия влиятельных должностных лиц, новых предпринимателей, прежнего "директорского корпуса" составляет в своей совокупности политическую корпорацию, пользующуюся возможностью, по сути, бесконтрольного распоряжения в своих партикулярных интересах всеми имеющимися в регионе ресурсами власти.

Можно согласиться также с тем, что при сохранении status quo в государственно-правовом устройстве России эволюция региональных режимов от делегативной демократии к представительной возможна лишь в двух вариантах - либо при наступлении на регионы новой волны демократизации (прежде всего со стороны Центра), либо в результате трансформации региональных элит.

Нам представляется необходимым остановиться далее именно на анализе указанных вариантов эволюции. Однако в первую очередь необходимо подробнее рассмотреть возможности трансформации региональных элит, которые сегодня связаны прежде всего с развитием системы отношений политических и экономических элитных групп.