НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИХ ТЕНДЕНЦИЙ

Заключение

Фундаментальный итог двухлетнего периода между двумя парламентскими выборами 1993-1995 гг. состоял в решающем сдвиге правящей элиты России к авторитаризму, а общественного мнения - к консерватизму, в позитивном смысле этого слова. Во взаимодействии этих двух тенденций есть и семена социальных противоречий и ростки общественного согласия. Весь вопрос в том, которая из них возьмет верх. Уши реальной угрозы огосударствления проглядывают не только из назойливой бюрократизации, охватившей верхушки истеблишмента, вопреки фарисейским увещеваниям об очередном якобы сокращении госаппарата. Список стоголовых министерств, комитетов, ведомств, комиссий пополняется новыми, дублирующими друг друга бюрократическими структурами при Госдуме, Совете Федераций и при прочих институтах и механизмах управления. И вот уже выясняется, что на эти бюрократические структуры возлагается обязанность писать законы, хотя понятно, что писать законы могут только профессионально подготовленные люди, но отнюдь не чиновники.

Общее полевение общественного мнения и тенденция неоконсерватизма характерна не только для России, но и для многих новейших стран, возникших на осколках бывшего Союза. Деинфантилизация граждан выражает себя, в частности, в повышении цены стабильности, порядка, прочности, консерватизма. Похоже, что эта тенденция известна Президенту и его команде. "Не осталось и следа от эйфории, иллюзий, романтической приподнятости, царивших в обществе в последнюю пору царствования Горбачева"[1], - признается Борис Ельцин.

Похоже, мало кто хочет назад, но и по дороге вперед должно, наконец-то, наступить какое-то облегчение. Последовательное обращение к политике "твердой руки" в сочетании с тревожной ностальгией по распавшемуся Союзу, по лидерам консервативного плана, по колхозно-совхозному фундаментализму парадоксально сочетается с расширением круга сторонников рыночной экономики, свободы личности и слова, повышения цены инициативности и самостоятельности в делах обустройства своей личной жизнедеятельности и жизнеобеспечения. Кому-то уже виден свет в конце туннеля.

Соглашаясь с этим выводом, можно лишь добавить, что нынешнее полевение и наступление неоконсерватизма рассеивает эйфорию не только последней поры Горбачева, но и первого этапа "демократического" правления самого Ельцина. Синдром раздражительности, охвативший электорат России, расплывающийся подобно чернильным пятнам на промокательной бумаге, с неизбежностью требует внесения коррекций в экономическую реформу и в демократические преобразования. Смена настроений диктует необходимость смены курса политики. Не прислушаться к этой смене настроений означает еще раз лишить Россию покоя, а ее электорат зарядить тревожной настороженностью.

"Для основной массы людей, - писал сто лет тому назад американский социолог Э.А.Росс, - похвала и порицание их окружения - господа жизни"[2]. Развивающийся электорат России дает основание для надежды, что общественное мнение, возможно, станет социальным контролем не только для рядовых граждан, но и для лидеров России.

Деинфантилизация как глубокое и масштабное явление, никак не корреспондирует с люмпенизацией - этим одновременно тяжелейшим наследием прошлого и "демократическим" обретением настоящего. Если человек, по искреннему убеждению В.Максимова "жаждет только потреблять, но не производить", то над будущим общества с такими людьми нависает угроза.

Процессы деинфантилизации граждан России и неоконсерватизации политического истеблишмента в известной мере корреспондируют с двумя, порожденными Конституцией 1993 года, тенденциями - демократической и авторитарной. Из этого вытекает двоякая возможность исходов грядущих избирательных кампаний: или продолжение реформирования в нынешней уже хорошо известной редакции, отторгаемой значительной частью электората, или разворот страны в сторону неототалитаризма, независимо от того, кто победит на очередных выборах.

Достоянием политической культуры граждан, похоже, становится понимание того, что не так важно, кто победит на выборах, как важны сами состоявшиеся выборы.

Интерес к ходу и итогам каждой избирательной кампании уже будоражит общественность. Серьезные изменения в Российской Федерации, происходящие у всех на виду, требуют новых подходов, нового осмысления наивысших точек социально-политического напряжения, включая не только трагические дни августа 1991 г., октября 1993 г. и декабря 1994 года, но и уроки каждой выборной кампании.

Этот интерес далеко не случаен. На повестку дня выдвигается коренной вопрос о судьбах реформации и демократизации и, конечно, о том, каковы будут слагаемые успеха конкурирующих партий и блоков на предстоящих выборах, если таковые состоятся, и если планка свободных выборов не приблизится к унылой нулевой отметке.

Для прозревающих избирателей России имидж каждой партии во многом будет складываться из того, насколько отзывчивыми будут их программы к нуждам обнищавшего народа, насколько прочными и всепроникающими будут их связи с широкими слоями горожан и сельчан, и в какой мере будут согласованы их демократические лозунги с их делами и планами. Нет сомнений и в том, что в предстоящей борьбе за переустройство России будут иметь место перехват популярных лозунгов и конъюнктурная перекройка программ. Например, нетрудно предсказать перехват лозунгов, давших партии ЛДПР первое место. Проблема в том, кто будет отнимать эти голоса? Коммунисты, националисты, патриоты или новые демократы. Бесспорно, подобные условия внесут значительные затруднения перед избирателями в понимании и определении того, кто есть кто.

Для вдумчивого исследователя итогов этнополитического развития вполне понятно, что императивы чеченского кризиса станут источником и побудительным мотивом к укреплению внутрипартийной дисциплины, к выходу из состояния раскола путем подавления хотя и привлекательных, но в конечном итоге пустых дискуссий по вопросам экономической и политической реформ. Иными словами, чеченский кризис неизбежно подтолкнет к ослаблению демократических ростков и приведет к возрождению инстинктов огосударствления негосударственных клапанов политики и сфер жизни.

Чеченский кризис, в известной мере, продолжил расширение раскола, начатого декабрьскими выборами 1993 года, а по меркам исторической памяти раскола более раннего развала, начатого суверенизацией, инициированной борьбой за власть и крылатой формулой "берите суверенитета столько, сколько сможете взять". Появление генерала Дудаева на одной из этнополитических сцен Российского театра во многом было вызвано дворцовыми интригами, разыгравшимися в 1991 г. среди политических кланов доживающей свой век номенклатуры КПСС.

Трагические итоги 1994-1995 гг. состоят в том, что раскол стал расширяться, спускаясь с политического олимпа на уровень отдельных субъектов Федерации. Так, например, по сведениям аналитического центра "Известий", Пензенское землячество казаков поддержало в чеченском кризисе президента, а Екатеринбургский отдел оренбургского казачьего войска осудил его чеченскую политику.

Появление "свежих" расколов на региональном уровне было ударом не только по авторитету президента, но по региональной политике и по ведомствам, осуществляющим эту политику, и по единству самой России, а также по силам "Ближнего зарубежья", заинтересованным в активизации реинтеграционных тенденций, которые заметно набирали обороты в течение 1993-1994 годов[3].

Пробуждающийся электорат России неадекватно оценивается различными политическими силами. Те политики, партии, блоки и политические движения, которые терпят поражение в ходе очередной выборной кампании, естественно, вину сваливают на отсталый менталитет россиян, на политическую апатию, на невысокий уровень политической культуры масс. По другую сторону баррикады располагаются те, которым пробудившаяся энергия масс приносит победу. Однако, и те, и другие силы, находящиеся по разные стороны баррикады, в целом упускают из поля зрения тот замечательный факт, что возрастание политической активности российского электората происходит не в вакууме, а на опыте широкого соучастия в акциях протеста значительных групп населения в США и в европейских странах, зародившегося в начале 80-х годов. При этом, как отмечалось, мобилизация политической активности в этих странах происходит за счет расширения круга сторонников левых сил и левых взглядов[4].

Избирательная кампания занимает, или может занять, важное место в политической борьбе так называемых демократов с так называемыми консерваторами.

Любая реформация, в том числе и с критериями и с признаками революционности, предполагает победу одной из сторон. В какой степени эта победа будет окрашена кровью участников каждой из сторон, зависит от времени и конкретных исторических условий. Какую цену придется платить будущим победителям, какой ценой выходить из общественного развала, голода, криминогенности, коррупции и других бедствий, покажет время. Но уже сегодня вполне очевидно, что в формировании политического облика России и в динамике этнополитических процессов в условиях признания легитимности выборов, в ближайшем будущем едва ли не решающее значение будут приобретать настроения и предпочтения нового электората России. Настроения и представления, порожденные быстротекущим временем и динамично меняющейся ситуацией на фоне буксующих реформ. Не трудно понять, что значительная часть урожая голосов, собранного Зюгановым в июне 1996 г., будет принадлежать гражданам, обманутым Гайдаровско-Чубайсовскими экспериментами, гражданам, страдающим от морального разложения своей страны, от постыдного ослабления ее позиций на международной арене.

Вряд ли мы сможем успешно идти вперед, если, во-первых, не будем создавать общество, в котором большинство не будет помогать меньшинству, а меньшинство не будет с уважением относиться к интересам и воле большинства, и если, во-вторых, воздвигая здание демократии, позволим бедным посягать на имущество богатых, а богатых не призовем оказывать помощь тем, кто не сумел стать богатым, и нуждается в социальной поддержке.

Некоторые политики, особенно из числа входивших в правительство, а затем оказавшиеся в оппозиции, в политическом пылу видят одну из угроз безопасности России - в "деградации населения"[5]. Материалы наших исследований дают основание для вывода о процессах деинфантилизации россиян, в том числе и о пробуждении политического самосознания, социальной активности, утверждения в гражданской позиции, противодействии правящему режиму, одновременно опровергают пессимистический вывод о "деградации населения". Точнее все же говорить о мобилизации, чем о деградации. Эволюция от выборов до выборов - наглядное тому доказательство.

Нельзя не согласиться с уже высказанным предостережением о том, что если концепция или программа внешнеполитической деятельности не будет отражать реальные общественные потребности, если совокупность идей, заложенных во внешнеполитическую концепцию, не будет опираться на сознание, коллективные усилия всего общества, то подобная концепция перестанет быть концепцией, а станет еще одним декларативным или схоластическим документом[6].

В конечном счете переходный период истории России на личностном уровне характеризуется двумя глобальными разнонаправленными векторами развития: как углубляющейся деинфантилизацией, так и расширяющейся неоконсерватизацией. При этом каждый из упомянутых процессов имеет в значительной степени вынужденный характер.

В первом случае перед нами - миллионы людей, которые под угрозой безработицы и голода вынуждены, чтобы выжить, приспособляться к новым рыночным отношениям, и новому образу жизни не по собственному желанию, а в соответствии с государственной реформой, продвигаемой сверху вниз государственным аппаратом.

Во втором случае неспособность госструктур органично сочетать революционную стратегию модернизации с эволюционной тактикой обновления вынуждает властные элиты прибегать к реанимации наработанных предшествующей историей форм командно-административного управления страной, заблудившейся в лабиринтах слепой рыночной стихии и дикого первоначального накопления капитала.

Фундаментальное противоречие между вынужденной деинфантилизацией и неоконсерватизацией, в свою очередь, вызывает еще одно вынужденное явление - поиск оптимальных и рациональных форм сочетания реформы и традиционализма, разработку программ по наведению мостов между государственными институтами и общественными движениями.

Выход из указанного противоречия пролегает между "Сциллой" политической апатии и "Харибдой" психологической супермобилизованности. Оба перегиба, как в сторону чрезмерной децентрализации, ведущей к анархии, так и в сторону неоконсерватизма, закрепляющего застойную спираль развития, чреваты обострением напряженности, угрозой социально-экономической, этнополитической, духовно-психологической конфликтности.

Популярная в европейских учебниках формула "пока живет, развивается" вполне приложима к юному в своих навыках и пристрастиях электорату России. Интерес и внимание к выборам и электорату растут как грибы после дождя. Каждые предстоящие выборы объявляются ключевыми в судьбе России, каждые состоявшиеся тут же переводятся в ранг очередных, промежуточных. Жизнь продолжается, ситуация развивается. Доброжелательный коллега, узнав о моей работе над книгой с необычной для меня темой, не удержался от дружеского совета: "Убери из названия слово "развивающийся", и назови книгу просто "Электорат России". Может быть он частично и прав, но я ответил ему приведенным выше пассажем. Пока в России есть выборы, будет и свой, российский электорат, а пока будет электорат, он будет развиваться. В каком направлении? Это уже тема другой книги.

[1] Борис Ельцин. Записки Президента. М., 1994. С. 396.

[2] Цит. по: Э.Ноэль-Нойман. Общественное мнение. Открытие спирали молчания. М., 1996. С. 141.

[3] Бой проигран не только на поле общественной брани // Известия. 1994. 24 декабря.

[4] Эволюция общественно-политических настроений масс в развитых капиталистических странах. М., 1994, С.16.

[5] Сергей Глазьев. Полтора года в Думе. Отчет перед избирателями М., 1995. С. 19.

[6] Сергей Бабурин. Российский путь. М., 1995. С. 139.