ГЛАВНОЕ В ДЕМОКРАТИИ

Россия и личная свобода
это два прекрасных незнакомца, -
которые... друг про друга ничего не знают.
Е.Тарновский, 1907 г.

Перестройка, события августа 1991 г., постперестройка, едва не вспыхнувший пожар гражданской войны 3-4 октября 1993 г., стали основанием для вывода о том, что "Россия плохо воспринимает демократию не только в силу каких-то глобальных исторических причин, но и по причинам весьма банальным - новое поколение никак не может прорваться к власти"[1].

В приведенном суждении президента России можно было бы усмотреть элементы фарисейства, если бы дело не обстояло гораздо серьезнее и глубже. Сам Б.Н.Ельцин, начиная с осени 1991 г. действительно приложил немало сил к тому, чтобы какая-то часть "нового поколения" пришла к власти. Однако многие из его окружения оказались настолько некомпетентными и неподготовленными к политике, что довели страну к грани катастрофы. Кроме того, спорна сама постановка вопроса, когда демократия сводится к тому, в чьих руках находится власть, и есть ли доступ к власти у нового поколения.

Формулируя "принципы демократии" отцы "Декларации независимости" Соединенных Штатов Америки, как одного из самых популярных в мире документов о свободе и правах человека, исходили из того, что "все люди имеют естественные права, включая право на свободу, лишить которого не властны ни личности, ни группа лиц"[2]. От имени народа США в этом документе провозглашалось: "Мы считаем самоочевидным, что все люди созданы равными и наделены творцом определенными неотъемлемыми правами, к числу которых относится право на жизнь, на свободу и счастье; что для обеспечения этих прав люди создают правительства, справедливая власть которых проистекает из согласия управляемых; что если какой-либо государственный строй нарушает эти права, то народ вправе изменить или упразднить его и установить новый строй, покоящийся на таких принципах и организующий управление в таких формах, которые должны наилучшим образом обеспечить его безопасность и благоденствие. Благоразумие требует, чтобы давно существующие формы правления не сменялись вследствие маловажных и переходящих причин, а посему опыт показывает, что люди скорее склонны терпеть зло, пока оно переносимо, чем пользоваться своим правом и идти на упразднение привычной формы правления. Но когда длинный ряд злоупотреблений и насилий, неизменно преследующий одну и ту же цель, обнаруживает стремление подчинить народ абсолютному деспотизму, то его право и его долг свергнуть такое правительство и создать новые гарантии обеспечения своей будущей безопасности" [3].

Для того, чтобы демократия состоялась, в стране должна быть постоянная, от имени народа и по велению избирателей ротация кадров, проводимая с соблюдением установленных правил игры. Однако этот конвейер не может работать на полную мощность до тех пор, пока, во-первых, общество останется политически инфантильным, а население, т.е. избиратели с трудом избавляются от тоталитарных комплексов, и если, во-вторых, власть имущие не желают расставаться с однажды захваченной властью, пытаясь ее удерживать даже силой оружия, и, наконец, в общественном мнении нет достаточно ясного понимания того, чего мы хотим, что такое демократия, и если она нужна России, то какая и в каком виде.

Словом, перед тем как говорить о восприятии демократии, надо сначала разобраться в том, как эту самую демократию понимает сам народ. Известный русский ученый, автор книг "Индивидуализм и социализм", "Четыре свободы", "Личность и общество", "Нравственность и революция", еще в 1907 г. напоминал о том, "что только культурный и просвещенный народ, сумевший выработать в своей среде всесторонне развитую личность, может устроить у себя правильный политический строй и сумеет извлечь из него для себя все выгоды и преимущества, которые этому строю присущи"[4].

Вполне возможно, что История, пожалуй, могла бы простить Б.Ельцину очень многие его ошибки, если бы он стал первым президентом, покинувшим свой президентский кабинет в соответствии с демократическими процедурами. В самом деле, "с властью в России, - как он сам замечает, действительно никогда добровольно не расставались"[5], но почему в таком случае он сам, а также его окружение, вздыбили Россию в предвыборной кампании, решив стоять насмерть, чтобы не допустить любого другого претендента к президентскому креслу.

Если понимать суть и тенденцию развития демократизации как последовательное сокращение государственной регламентации (огосударствления) жизнедеятельности граждан, а Конституцию как договор между гражданами и государством, как форму и механизм определения государственного устройства, то необходимо признать, что на передний план взаимоотношений между гражданским (демократизированным) отечеством и Конституцией выступают:

1) наличие институтов законности и правопорядка, надежно обеспечивающих оптимальное функционирование правовых отношений

2) наличие условий, прав и институтов, позволяющих гражданам обладать и пользоваться частной собственностью по своему усмотрению и гарантирующих невмешательство государства (его чиновничье-бюрократического аппарата) в частную жизнь, в законную деятельность общественных, национальных, религиозных и иных объединений

3) обеспечение свободы личности, гарантия неприкосновенности человеческого достоинства, жилища, права на свободы, включая свободу слова, национального, политического религиозного и иного самоопределения

4) наличие механизмов и институтов, позволяющих считать народ единственным носителем суверенитета, в том числе в виде формулы "власть народа". В иной редакции эта же самая формула означает, "что полномочия, данные правительству обусловлены согласием тех, кем управляют, и эти правительства отвечают перед гражданами за осуществление полномочий" [6]

5) в социально стратифицированном обществе, в том числе с многонациональным составом населения необходимы дополнительные условия, гаранты и механизмы защиты интересов меньшинств, в тех случаях, там и тогда, где и когда имеется реальное ущемление их интересов или имеет место дискриминация по признаку принадлежности граждан к меньшинству.

Если же какой-либо дискриминации по национальному признаку не существует, соответственно отпадает надобность в разработке правовой защиты национальных меньшинств. Если, к слову сказать, сами национальные меньшинства не требуют для себя национально-культурной автономии, то вряд ли имеет смысл навязывать им подобный закон.

Переход от тоталитаризма к демократизму предполагает формирование такого гражданского общества, в котором начнется осложнение государственно-бюрократического контроля, сужение сферы власти и усиление консенсусных функций между личностью (гражданином), обществом (гражданским обществом) и государством (демократическим государством).

Следовательно, одним из важнейших условий складывания и функционирования гражданского общества и его нормального взаимоотношения с государством является формирование высокого политико-правового уровня сознания и поведения личности, ее экономической и духовной свободы, умение включаться в работу как институтов гражданского общества, так и в формирование органов представительной и исполнительной власти, например, в ходе референдумов и избирательных кампаний.

Разумеется, общество переходного периода нуждается в серьезном и желательно глубоком знании уровня развития самой личности, и того как граждане понимают ключевые ценности демократии.

Таблица 1

Что самое главное в демократии?

Большинство россиян (41,5%), накануне выборов 17 декабря 1995 г., в ходе предвыборной кампании полагало, что главное в демократии это законность и правопорядок. Двум другим ключевым ценностям демократии - "свободе личности" и "власти народа" отдали предпочтение соответственно 15,5% и 14,8% респондентов. На четвертом месте с десятикратным разрывом от "законности и правопорядка" и почти с четырехкратным разрывом от "свободы личности" и "власти народа" является "частная собственность". И, наконец, на последнем месте в ряду из пяти предложенных на выбор ценностей демократии оказался "учет" интересов меньшинства (2,4%). Обращает на себя внимание, что для каждого пятого (21,6%) респондента вопрос о самом главном в демократии оказался не по плечу и не по уму, поэтому они оставили его без ответа (cм. таблицу 1).

Адекватное понимание приоритетных ценностей демократии представляет собой часть гражданского и политического самоопределения граждан, в известной мере и с оговорками выявляется перед избирательными урнами. Несмотря на то, что для электоратов всех четырех партий, одержавших победу на выборах в федеральное собрание 17 декабря 1995 года, главным в демократии были "законность и правопорядок" в общей ранжировке предложенных ценностей (см. таблицу 1), выявились , как и следовало ожидать, существенные различия. Не пройдем мимо этих различий, так как в них, как в зеркале, отражается многое, в том числе менталитет российского электората, точнее электоратов конкурирующих партий в деле понимания того, что есть демократия. Прежде всего обращают на себя внимание особые затруднения, с которыми столкнулись электораты КПРФ и ЛДПР в понимании главного в демократии. Доля затруднившихся дать ответ на этот трудный для них вопрос оказался без малого в два - три раза больше, чем среди электоратов НДР и Яблока.

Среди самоопределившейся в этом вопросе части электората оказалось, что второй значимой ценностью (после "законности и правопорядка") для электората коммунистов была "власть народа" (23,3%), а для НДР, Яблока и ЛДПР - "свобода личности". (22,3%, 20,9%, 15,9%).

Меньше всего подготовлены россияне ценить в демократии такие ее ценности как "частная собственность" и "учет интересов меньшинства". Даже в той части респондентов, что показали себя приверженцами частной собственности, в электорате коммунистов их оказалось в 2,6 раза меньше, чем в электорате НДР и в 3,2 раза меньше чем в электорате Яблока.

Изучение электорального поведения россиян дает основание для вывода о том, что активизация "человеческого фактора", или деинфантилизация, становится немаловажным показателем и одним из результатов осуществляемых реформ и модернизации, освобождения постсоветских граждан от тоталитарного мышления. Часть населения не только адаптируется к новым реалиям, но и обретает вкус к частной собственности. Сама рыночная жизнь пробуждает энергию людей и побуждает их быть более, чем раньше, инициативными и работоспособными. Вместе с приобщением к новым материальным условиям жизни, вместе с обретением нового вкуса к частной собственности, происходит поворот в менталитете. Отсюда не случайно, что именно у той части населения, которая "существенно" улучшила свое экономическое и финансовое положение в течение истекшего года, признание свободы личности, как главной ценностью демократии, почти в 5,5 раза было чаще, чем среди иммобильных (малопродвинутых) в материальном отношении граждан, т.е. среди тех, у кого экономическое и финансовое положение их семьи за тот же истекший год "существенно ухудшилось".

Отмеченный выше почти четырехкратный разрыв в урожае голосов, поданных за "свободу личности" и за "частную собственность" означает маргинальность в системе политической культуры граждан России. Поскольку центральное место в либерально-демократической модели политической культуры занимает убеждение в том, что частная собственность является основой индивидуальной свободы, а та, в свою очередь выступает одним из гарантов и необходимым условием самореализации отдельной личности, постольку и обнаруженный опросами разрыв между рассматриваемыми ценностями (принципами) - частной собственностью и свободой личности - является свидетельством неустойчивости политической культуры, признаком ее переходного состояния.

В "Концепции Государственной национальной политики Российской Федерации", одобренной постановлением Правительства Российской Федерации от 1 мая 1996 г., совсем нет упоминания о правах и о защите национальных меньшинств. В некоторой степени это упущение компенсируется в этом документе "гарантией прав коренных малочисленных и дисперсно проживающих народов в соответствии с Конституцией Российской Федерации, принципами и нормами международного права, признанными Российской Федерацией"[7]. Не трудно заметить, что "дисперсно проживающие народы" и национальные меньшинства - это не одно и то же.

Следовательно, "Концепция" в деле защиты прав национальных меньшинств является шагом назад по сравнению с Конституцией Российской Федерации, принятой 12 декабря 1993 г. В той, как известно, "защита прав национальных меньшинств", наряду с защитой прав и свобод человека и гражданина была включена как в ведение Российской Федерации (статьи 71,104), так и в совместное ведение Российской Федерации и ее субъектов (статьи 72,105)[8].

Между тем, вступление России в ряд Европейских сообществ предполагает, что она (Россия) должна взять на себя обязательство по обеспечению прав национальных меньшинств. Более того, взятый ею курс на демократизацию так же предполагает, соблюдая конституционные принципы, обеспечить такое представительство национальных меньшинств в органах и структурах власти, которое позволяло бы хоть в какой-то мере учитывать их национальные интересы, или, по крайней мере, могло бы предотвращать их дискриминацию.

Последнее, пятое по счету, место занятое "учетом интересов национальных меньшинств" в ряду остальных ценностей демократии в структуре общественного сознания россиян не снимает решение этой проблемы, а напротив, придает ей еще более весомое значение.

В то же время среди сторонников КПРФ и ЛДПР несколько выше, чем среди приверженцев НДР и Яблока доля тех, кто счел возможным выделить в качестве главного в демократии - "учет интересов меньшинств" (см. таблицу 1).

Итак, две противоположные ценности - "свобода личности" и "власть народа" собрали почти одинаковый урожай голосов по объему меньше, чем голоса за "законность и правопорядок", но значительно больше, чем за "частную собственность" и за "учет интересов меньшинства". Вместе с тем, именно эти две ценности в отличие от остальных, едва ли не в большей мере, развели граждан России по разные стороны понимания сути демократии.

Традиционную для идеологии коммунистов ценность "власть народа" как главное в демократии, потенциальные избиратели КПРФ указали более чем в четыре раза чаще, чем "свободу личности". Среди тех же, кто собирался проголосовать за НДР и Яблоко, "свобода личности", напротив, ценилась в 1,5-1,7 раза выше, чем "власть народа". Выявленная опросами поляризация позиций по вопросам о свободе личности, явилась наглядным подтверждением переходного периода, в котором сейчас, в начале 1996 года, оказалась постсоветская Россия и ее растерянные граждане, независимо от их национальной и иной идентификационной принадлежности.

На это приходится обратить внимание хотя бы потому, что конституирование прав и свобод личности по отношению к государству и ограничение прав государства над личностью составляет наиболее выдающуюся и документально зафиксированную черту правового государства. Имеет смысл напомнить, что родиной личной свободы считается Англия, так как еще в начале ХIII в., в Великой хартии 1215 года была закреплена следующая норма: "Ни один свободный человек не будет схвачен, посажен в тюрьму, лишен имущества, поставлен вне закона, изгнан или каким-нибудь другим образом лишен принадлежащего ему права или подвергнут убытку"[9].

Преодолевая века и переходя от начала ХIII в. в Англии, к концу ХХ в. в России мы должны поставить вопрос о том, как, в каких слоях населения локализуется понимание свободы личности, как главной ценности или существенной компоненты демократии.

ТЕ, КТО ВЫБРАЛИ СВОБОДУ ЛИЧНОСТИ

Как и следовало ожидать, свободу личности, как главное в демократии, столичное население выбирало несколько чаще, чем население в остальных типах поселений (в городах, ПГТ, селах и т.д.), молодежь чаще чем пожилые, граждане с высшим образованием чаще, чем малограмотные, те у кого экономическое и финансовое положение семьи за последний год "существенно улучшилось" в более чем в два раза чаще, чем те, у кого материальное благосостояние за тот же год "существенно ухудшилось". Поддержка курса России на реформирование и на демократизацию так же было тесно увязано с пониманием расширения прав человека и расширение места свободы личности как структурной ценности в системе демократии. Среди граждан, считающих, что нынешняя Россия идет в правильном направлении, признание свободы личности главным в демократии составляло около 32,0% и в 2,6 раза было чаще, чем среди оппозиционно настроенных слоев населения, полагающих, что дела в России идут в неправильном направлении.

Включенность свободы личности в систему демократических ориентаций граждан подтверждается и тесной связью между пониманием важности прав человека и типом предпочитаемого лидера. Среди тех граждан, которые готовы были поддержать лидера реформаторов (обещающего развивать Россию в теперешних границах) или лидера антидиктатора (обещающего противостоять диктатуре) удельный вес выбора "свободы личности" как главной ценности демократии, был в каждом случае в 2,3 раза чаще, чем среди тех, кому дороги были лидеры противоположной ориентации - т.е. лидеры, обещающие восстановить СССР или восстанавливать в России порядок диктаторскими методами. Стремление к демократическому обустройству России, связанному с разумным распределением контроля и власти на основе договоренности между Центром и регионами, также увязывалось с обеспечением прав человека и свобод личности. Среди тех, кто предпочитал децентрализацию власти жесткому контролю Центра, удельный вес признания свободы личности, как главной ценности демократии, был без малого в два раза выше.

Национальные движения, набиравшие обороты с 1988-1989-х годов, среди нерусских народов развивались интенсивнее, чем среди русского. Даже на заре этнической мобилизации Народные Фронты возникали раньше, чем ответные Интердвижения, в составе которых, как правило, преобладали русские. Рост самосознания русских, как бы отставал от роста самосознания остальных народов бывшего СССР и нынешней России. Вместе с тем в идеологии национальных движений с ее опорой на групповые приоритеты для своей этнической общности (для своей нации) не всегда находилось достойное место для такой демократической ценности как свобода личности. Участие в национальном движении предполагало известное ограничение свобод личности и принесение этой свободы в жертву во имя национального самоопределения, "свободы нации".

В этой связи видимо далеко не случайно, что именно среди нерусского населения России, отличающегося высоким уровнем национального самосознания, доля лиц, признавших "свободу личности" новой ценностью в системе демократии была, хоть и не намного (в 1,3 раза), но все же больше, чем среди русских.

ТЕ, КТО ВЫБРАЛИ ВЛАСТЬ НАРОДА

В отличие от "свободы личности" совсем в иных слоях населения находила себе приют ценность: "власть народа". Более всего представление об этой ценности, как главном элементе демократии, было популярным среди сельских жителей и нестоличных городов. Для пожилого населения она была более привычной, чем для молодежи. Например, среди тех, кому в конце 1995 г. исполнилось более 60 лет, эта установка была распространена в 2,2 раза чаще, чем среди молодежи в возрасте 18-20 лет, среди убежденных атеистов в 1,7 раза чаще, чем среди верующих, но не соблюдающих религиозные обряды и ритуалы, среди лиц со средним образованием в 1,6 раза чаще, чем среди тех, кто имел высшее образование. Мобильные в материальном плане слои населения менее были склонны к этой ценности, чем иммобильные. Среди граждан, хотя бы "немного улучшивших" экономическое и финансовое положение своей семьи за истекший год, удельный вес сторонников "власти народа" был в полтора раза меньше, чем среди тех, у кого материальное положение "существенно ухудшилось". Как уже отмечалось, среди потенциального электората КПРФ и ЛДПР, приверженность к "власти народа" как главной ценности демократии, было на порядок выше, чем среди электоратов НДР и Яблока.

Почти в два раза чаще признавали "власть народа" те слои населения, по мнению которых дела в России шли в неправильном направлении, по сравнению с теми, кто направление дел считал правильным, и одновременно признавал "власть народа" как главную ценность демократии. Совокупные итоги опросов не оставляют сомнений в том, что "власть народа", как ценность, гнездилась скорее в системе консервативных, чем в лоне демократических воззрений. Среди тех граждан, кому симпатичны были лидеры консервативного и диктаторского склада, доля приверженцев "власти народа" была особенно высокой: - соответственно в 2,1 и в 1,3 раза, по сравнению с теми, кому предпочтительнее казались лидеры - реформаторы и лидеры - антидиктаторы.

"Национальный фактор", хотя и проявлялся в оценке "власть народа", составляя 15,2% для русских и 13,0% для остальных народов России, но решающего значения, как видно, не имел.

[1] Борис Ельцин. Записки президента. М., 1994. С. 394.

[2] Цит. по: Вячеслав Халипов. Власть. Основы кратологии. М., 1995. С. 120.

[3] Соединенные Штаты Америки. Конституция и законодательные акты. М., 1993. С. 29.

[4] Евгений Тарновский. Четыре свободы. Спб., 1995. С. 183.

[5] Борис Ельцин. Указ. раб.. С. 395.

[6] Дитер Хенрих. Всемирный федерализм в 1990-х годах. Панорама-форум, 1995. №2. C. 93.

[7] Концепция Государственной национальной политики Российской Федерации // Российская газета. 1996. 4 июня.

[8] Более или менее подробный анализ права на национальную самобытность (этничность), прав малочисленных народов и ограниченных прав национальных меньшинств в Конституции РФ и в Конституциях субъектов РФ был сделан в статье: М.Н.Губогло. Национальное право и вопросы национально-культурных объединений в новейших Конституциях республик Российской Федерации (1993-1995 гг.) // Национально-культурные автономии и объединения. Антология. Т. 2. М., 1995. С. 33-69.

[9] Цит. по: Евгений Тарновский. Четыре свободы. С. 45.