ЭКСПЕРИМЕНТ ex-posto-fakto: 12 х 12

Вводное слово

Плывет. Куда же нам плыть?
А. С. Пушкин

Эксперты и аналитики по этнополитической и национальной проблематике широким фронтом развернули изучение межнациональных отношений в постсоветской России и в новейших зарубежных странах. При этом особый интерес вызывают те болевые точки и острые ситуации, где эти отношения отличаются высоким накалом и напряжением. К сожалению, нынешнее постсоветское руководство едва ли не повседневно подкидывает дрова в этот незатухающий костер.

Будучи завороженными пламенем внутригосударственных межнациональных конфликтов, как кролик перед удавом, большинство ученых, политиков и практиков, растерявшись, упускают из поля зрения возможность взглянуть на сущность и содержание межнациональных отношений не только в зеркале конфликтов и через линзу внутренней политики, но и через призму восприятия гражданами внешнеполитической деятельности. Между тем немалый интерес представляет то, как ведут себя национальности, и как реагирует общественное мнение на узловые моменты каждой из политик. С существующим обыденным представлением об автономности межнациональных отношений и внутриполитической деятельности приходится мириться до тех пор, пока не произведены эмпирические исследования. Априорно известно, что внутренняя и внешняя политика взаимосвязаны. От характера, курса и убедительности внешней политики в немалой мере зависит не только внутреннее положение страны, но, и, как будет показано ниже, и состояние межнациональных отношений.

Даже беглые историографические наблюдения за расширяющимся потоком литературы по внутрироссийской национальной проблематике, создают впечатление, что беды и проблемы многих народов России имеют ограниченное происхождение и локальное значение, якобы характерное только для страны, уставшей от буксующих реформ.

Еще одно методологическое упущение аналитиков по вопросам внутренней и внешней политики состоит в том, что они, как правило, рассматривают каждую из линий политик как некую самодостаточную константу.

С другой стороны предлагаются интересные теории, как, например, концепция о кризисе самоидентификации, ядром которого является представление о современных процессах атомизации и становлений новой независимой личности[1]. При этом совершенно справедливо подчеркивается, что формирование независимой (от государства - М.Г.) личности увязывается с развитием гражданского общества, правового государства, с формированием новой системы ценностей и качественно нового образа жизни. Понятно, что в рамках каждого из подходов проблемы деинфантилизации занимают видное место. Однако, отход от инфантилизма и формирование новой деинфантилизированной личности, с присущими ей чертами, вытекающими из стремления к личному успеху, свободному творчеству, наращиванию частной инициативы, самоактивизации в ряде сфер жизнедеятельности, как правило, не увязывается с гражданской позицией этой личности и ее представлениями о важнейших узловых моментах внутренней и внешней политики. Между тем именно увязка эта двух подходов, на наш взгляд, открывает возможность для анализа чрезвычайно противоречивых изменений, происходящих в постсоветской России, в том числе в той сфере, где имеют место раскол и единство, расщепление и синтез, устойчивость и размывание идентичности.

Показательно, что первая же попытка увязать межнациональные проблемы внутри России с ее актуальными внешнеполитическими проблемами приводит к неожиданным выводам. Отрыв внутригосударственных аспектов от внешнегосударственных лишает возможности беспристрастно и объективно оценить реальную картину с более широких позиций, с высоты птичьего полета.

Свободное самоопределение личности, выражаемое в форме этнической, гражданской, имущественной или политической идентификации, выдвигает перед аналитиками и депутатским корпусом, политиками и чиновниками целый ряд непростых, порой головоломных задач. Так, например, свобода в выборе гражданства в некоторых странах, возникших на месте прежних союзных республик бывшего СССР, становится едва ли не самой животрепещущей политической проблемой. Резкая критика идентичности, в форме свободного волеизъявления граждан, вызывает раздражение не только среди этноэлиты и номенклатурного административного-бюрократического аппарата, но и среди националистически настроенной интеллигенции, в том числе научной. Следовательно, проблемы формирования новой идентичности, связанные с процессами деинфантилизации граждан России, как и многих других регионов постсоветского пространства, становятся не только фактом общественного мнения, но и предметом пристального, достаточного по количеству и надежного по качеству изучения. И тут без науки политикам не обойтись. Мир и конфликт идентичностей становятся важной зоной в предметной области этнологии.

Как уже отмечалось (Оскар Лафонтен) "свобода самоопределения и свобода самовыражения предполагают, что человек является не объектом, а субъектом политики, более того, не объектом, а субъектом истории"[2].

Исключительно важной, в частности, видится задача выбора и реализации адекватного официального курса в сфере взаимоотношений государства с этническим и конфессиональным фактором с одной стороны, а также с представлениями граждан о характере этих взаимоотношений.

Как и следовало ожидать, преобладающее большинство граждан (89.6%) в ходе опроса в конце 1995 г. указало, что государство, по их мнению, должно поддерживать сохранение национальной культуры и языка народов России. Такого мнения люди придерживались независимо от места проживания (см. табл. 1). В отличие от национальности за поддержку религиозности высказалось 57.4% опрошенных, а остальные 34.0% сочли, что государство должно оставаться нейтральным к религиозности своих граждан.

Вполне актуальной и уместной представляется постановка задачи по выявлению места и роли национального фактора среди других факторов в складывании представлений у современных граждан России на узловые вопросы ее внешнеполитической деятельности и на состояние ее статуса на международной арене. Одно дело - бесконечные дискуссии по поводу выяснения отношений между национальностями в самой России, у себя дома, и совсем другое - определение того, как национальности изнутри реагируют на вызовы, предъявляемые России внешним миром. Наряду с процессом суверенизации ряда республик Российской Федерации, подъемом национального самосознания, стремлением к расширению своих полномочий в сферах действия внутренней (внутригосударственной и внутриреспубликанской) политики, национальности обнаружили стремление прорубить свое "окно в Европу" и вырваться в своих международных контактах из жестких контрольно-цензурных объятий Москвы. Иными словами, рост национального самосознания, обусловленный наряду с другими факторами и успешной работой советской образовательной системы, стал устойчивым фундаментом для начавшейся деинфантилизации народов, входящих неотъемлемой частью в состав "самого читающего народа в мире".

Таблица 1

Отношение государства к национальности и религиозности своего населения в представлении граждан (в % по итогам опроса 1995 г.)

И хотя по ряду регионов постсоветского пространства прошла целая волна международных съездов, конгрессов, ассамблей, той или иной конкретной национальности, или группы национальностей (например, Всемирный конгресс татар, всемирные конгрессы финно-угорских народов и т.д.), возникшая на глазах новая тема взаимосвязи национальных движений и мобилизованного национального самосознания с внешнеполитическим курсом России, не нашла внимания у исследователей. Между тем накоплена значительная документальная база в виде элитно-официальных и элитно-неофициальных решений, резолюций, обращений, манифестов различного рода национально-культурных объединений и национально-культурных мероприятий (типа упоминавшихся уже съездов народов, курултаев, конгрессов и т.п.) в которых оформлены национальные интересы и претензии национальностей, или по крайней мере национальных элит, на прорыв к зарубежным партнерам и на расширение своего участия в международных делах и контактах.

Эти интереснейшие источники, хотя и неплохо собраны, но, к сожалению, до сих пор не подвергнуты сколько-нибудь серьезному и обстоятельному сопоставительному контент-анализу. Видимо, тут продолжает сказываться инерция прошлого доперестроечного опыта и страха, когда даже кое-какие элементы участия национальных кадров в сфере международных отношений строго регламентировались соответствующими службами и отделами ЦК КПСС. Самодеятельность жестко пресекалась.

Но еще более важно изучение представлений самих народов о внешнеполитической деятельности Российского Государства. Именно этому вопросу было уделено внимание, среди остальных при изучении межнациональных отношений через призму электорального поведения граждан в ходе предвыборных кампаний.

При наличии двух баз данных по итогам представительных и надежных опросов взрослого населения России накануне парламентских выборов в 1993 и 1995 гг., можно поставить перед собой задачу определить место национального фактора в системе представлений россиян, в "час пик", т.е., с учетом их электорального настроения и поведения. Нет сомнений в том, что предвыборная ситуация не только заостряет и обнажает внимание избирателей к вопросам внутренней и внешней политики, но и политизирует и поляризует ориентации больших масс населения, перед которыми встает проблема выбора, за кого и за что голосовать.

Настроение гражданского общества, экономическое реформирование, политическая воля руководства страны и борьба за депутатские мандаты и президентское кресло переплетены и тесно взаимосвязаны. Именно это обстоятельство принято во внимание при построении концептуальной схемы анализа, а чуть раньше - и инструментальной основы исследований 1993 -1995 гг.

Для того, чтобы определить, какое место занимают вопросы внутренней и внешней политики, а так же национальные интересы России, в целом, в воображении и представлениях избирателей различных национальностей, имеет смысл выделить по 12 узловых вопросов внутренней и внешней политики, сгруппировать их, соответственно, в два отдельных корпуса вопросов и рассмотреть далее взаимосвязи этих вопросов с 12 факторами различного ранга и порядка.

При этом сильным искушением было вместо нудной и кропотливой работы с процентными распределениями заложить в основу предлагаемого эксперимента 12х12 тривиальную матрицу коэффициентов корреляции уже с готовой иерархией проранжированных факторов. Тем самым была бы значительно облегчена кропотливая авторская работа, но читатель лишился бы, во-первых, удовольствия, своими глазами проследить за логикой доказательств и, во-вторых, убедиться в надежности и ценности анализируемого материала.

В корпус вопросов внутренней политики попали блоки вопросов, охватывающих деятельность экономических и политических институтов нынешней России, последствия распада СССР и демократических преобразований, а так же рейтинга и деятельности известных государственных и политических деятелей, в том числе в связи с их реальным или предполагаемым участием в парламентских и предстоящих президентских выборах. Особенно показательными в этом отношении оказались отраженные в представлениях граждан различных национальностей вопросы о переходе от плановой к рыночной экономике, о судьбе колхозов и совхозов, о возможности перевода на правовую основу куплю и продажу земли, о роли государства в ограничении доходов граждан и в установлении норм протекционистской политики. Сложная и запутанная политическая система России, с трудом поддающаяся отнесению к какому-либо классическому типу государственного устройства с еще большим трудом поддается осуществляемой сверху интервенции демократических институтов. Прошлые века российской истории, давшие России свои формы общежития и гражданского устройства с трудом поддаются осмыслению, и само общество - модернизации и реформационным преобразованиям. Именно поэтому важным представляется определение того, какое место в правовой культуре россиян, в их правосознании занимает демократия, как новая и необычная для истории России политическая система и одновременно образ жизни. К этой же группе проблем примыкают вопросы, связанные с замерами и фиксацией рейтингов высших должностных лиц и определенных ведомств или органов представительной и исполнительной власти как на федеральном, так и на республиканском уровнях. И, наконец, исключительно важным является выяснение того, как воспринимают и как оценивают граждане России новые аспекты ее национальной, конфессиональной, культурной политики, какое место занимают в связи с этим вопросы прав и свобод как на индивидуальном, так и на групповом уровнях.

По мере роста и укрепления национального самосознания, по мере конституционного и законодательного утверждения национального права, (в том числе национализма) естественно было ожидать возрастания национальных притязаний. Закономерно было, в частности, предполагать, что продолжая развивать свою самодостаточность, некоторые многочисленные национальности, например, татары, вторые по численности среди народов России, станут претендовать на приоритеты не только внутри самой России, но и на более активную роль за ее пределами. И, действительно, мы имели возможность убедиться, что национальные претензии распространялись не только на область языка и культуры, но пошли дальше вплоть до обоснования такого национального права, суть которого состоит в создании условий для самоорганизации своей жизни и обретения независимости от федерального центра в вопросах национальной жизни.

Логика подобного развития национальной идеи и стремления к самодостаточности отнюдь не нова. Особенно наглядно она себя проявила в Европе в конце прошлого века. После 1875 г. система национализма не только стала важной составной частью европейской истории, но и пустила глубокие корни, воспалив сознание национальных меньшинств, мобилизуя их на создание собственных суверенных государств, хотя эти государства нередко, вопреки желаниям и проектам этнических лидеров, порой не только не были готовы перерасти в крупные державы, но и были не в состоянии образовать даже малые экономически, политически и культурно независимые государства[3]. Именно эта крутая волна национализма, которую не мог не заметить один из признанных мастеров философии истории Арнольд Тоинби, набрав новую силу, накатила через столетие на закате XX в. на бывший Советский Союз, раздробила его своим ударом на 15 независимых национальных государств и создала большую угрозу единству и целостности новой России.

Подобные идеи национальной государственности, а также требования, желания внедрялись в общественное сознание настолько упорно и настойчиво, что породили сомнение в возможности пребывания в рамках единого и неделимого государства. Чечня - особенно яркий и трагичный пример. Отсюда возникла потребность оперативно определить, насколько широко подобные идеи превратились в представление граждан. Забегая вперед, отметим, что по решению чеченской проблемы российское общество раскололось на 4 неравные части. На исходе 1995 г., по мнению значительной части россиян (38.7%), наиболее приемлемым способом ее решения было предоставление Чечне независимости. 26.0% высказались за сохранение Чечни в составе России на правах, равных с другими республиками. Наименьшая доля граждан - 13.8% - думала, что Чечню надо оставить в составе России, но предоставить ей особый статус. И, наконец, 21.5% граждан не определились в своем отношении к решению чеченской проблемы.

Так родилась гипотеза выхода национального самосознания из внутригосударственной на межгосударственную арену, выхода, обусловленного внутренними факторами и расширяющимися претензиями. Для проверки этой гипотезы был сконструирован корпус из числа наиболее актуальных вопросов современной внешнеполитической деятельности России и пропущен через призму их восприятия различными группами населения России, в том числе, разумеется, по группам и по национальному признаку. В ряду ключевых вопросов внешнеполитической деятельности, отражаемых в менталитете россиян выбор был, в частности, остановлен на понимании гражданами России наличия очагов опасности для России и прежде всего наличия для нее главной угрозы, в понимании целей Запада в отношении к России, степени проявляемого интереса к НАТО, как о союзе стран Западной Европы, США и Канады, в степени осознания полезности и вредности расширения НАТО, в отношении к участию России в блоках, расходам на оборону, к освоению опыта Запада, к иностранным вложениям в экономику России и, наконец, к экспорту сырья.

Итак, в каждом из корпусов было включено по 12 вопросов, касающихся соответственно проблем внутренней и внешней политики. Третий корпус, так же состоящий из 12 вопросов - индикаторов, охватывал некоторые сведения о тех, кто так или иначе знал, оценивал и выражал свое отношение к внутренней и внешней политике России. Наряду с общепринятыми в социологии классификациями населения по месту проживания, национальной и конфессиональной принадлежности, возрасту и образованию, были включены особые индикаторы, с помощью которых фиксировались политические ориентации, в т.ч. малоизученные советской социологией готовность отдать свой голос за ту или иную политическую партию, динамику экономического и финансового положения семьи за последний год, форма собственности предприятия, в котором люди работали, отношение к той или иной форме государственного устройства, к темпам модернизации, к вхождению в ряды консерваторов или реформаторов.

В построенной схеме анализа и рассуждений оказались 3 корпуса по 12 вопросов-критериев, выявление взаимосвязи между которыми и дает основу для того, чтобы его условно назвать экспериментом ex-posto-facto 12х12.

[1] Матвеева С.Я.. Новая русская мечта и кризис самоиндентификации // Взаимодействие политических и национально-этнических конфликтов. Часть I., М., 1994. С. 99-106.

[2] Лафонтен О. Общество будущего. Политика реформ в изменяющемся мире. М., 1990, С. 27.

[3] А.Дж.Тоинби. Постижение истории. М., 1991. С. 19.