Теоретика неоконсерватизма в США в конце 1960—70-е годы

Среди наиболее популярных тем дискуссий в 1970-е гг. в академических и литературных кругах США одно из важнейших мест занимает проблема нового подхода к критериям “левого” и “либерального”, “правого” и “консервативного”. По справедливому замечанию американского исследователя Р.Фреера, данные идеологические концепции являются «столь скользкими, столь открытыми для всевозможных интерпретаций и столь субъективными в употреблении, что было бы лучше, если бы они не так часто возникали во время дискуссий»[1]. Можно также привести слова известного американского социолога Д. Белла, который отмечал, что характерной чертой исследования политической мысли всегда оказывается стремление разделить её на две части - левую и правую, либеральную и консервативную, хотя “главный политический вопрос - <<кто есть кто?>>“ - изменяется с течением времени и зависит от точки зрения самого исследователя.[2]

Касаясь проблемы установления критериев консерватизма, американский исследователь данного направления Дж. Нэш отмечал, что попытки дать абстрактное и универсальное определение консерватизма или связать его с конкретным историческим моментом, как правило, “приводит исследователей в терминологическую чащу”.[3]

Это утверждение вполне применимо и в отношении такого явления в идейной жизни США конца 1960-х - 1970-х гг., как неоконсерватизм, что подтверждается в ходе рассмотрения исследований, где о нём так или иначе идёт речь. К настоящему моменту опубликован ряд работ, затрагивающих различные аспекты этого феномена в американской идейной сфере, в которых можно встретить различные его трактовки.[4] Вместе с тем многие вопросы остаются обойдёнными вниманием исследователей. Прежде всего, это касается проблемы эволюции политических взглядов тех, кого стали называть неоконсерваторами, и их представлений о собственном месте в идейной жизни Америки.

Как правило, исследователи определяют место неоконсерватизма в идейно-политической системе в США 1960-х – 1970-х гг., опираясь на существующие к тому моменту представления о консерватизме и либерализме. Это, однако, весьма непросто сделать из-за сложной идейной основы данного явления в идейной жизни. Скорее всего, одной из существенных причин этого является тот факт, что при изучении эволюции взглядов теоретиков, рассматриваемых как неоконсерваторы, нередко игнорируются их личные оценки своей политической принадлежности, и их отношение к самому понятию «неоконсерватизм».

Исходя из этого, предлагаемая статья ставит своей целью исследование проблемы собственной идейной идентификации рядом наиболее известных деятелей, причисляемых в конце 1960-х – 1970-х гг. к американским неоконсерваторам, и их взглядов на «неоконсерватизм» применительно к данному периоду.

Данное понятие довольно часто встречается в отечественной литературе, причём не только применительно к периоду 1960-х -1970-х гг. Многие исследователи рассматривают как неоконсервативную эволюцию республиканской партии в конце 1930-х - 1940-х гг.[5] Так, Н.В. Сивачёв, говоря о ситуации конца 1930-х гг., отмечал: “Выдвинувшаяся новая группа республиканских лидеров - сенатор Р. Тафт, губернаторы Г. Стассен и Л. Солтонстолл, прокурор Т. Дьюи - составила главную когорту деятелей партии [республиканской. - А.Ф.], которые отодвинули на задний план гуверовскую <<старую гвардию>>, формулировали и усваивали принципы неоконсерватизма”[6].

Определение “неоконсерваторы” в современном его понимании - как конкретная группа бывших либеральных деятелей - закрепилось к началу 1970-х гг. Своим появлением оно во многом “обязано” американскому социалисту М. Харрингтону, который использовал этот термин для обозначения направления эволюции группы таких теоретиков, как Д.П. Мойнихен, Н. Глейзер, Д. Белл, И. Кристол, С.М. Липсет.[7] К кругу неоконсерваторов причисляют также А. Вилдавского, С. Хантингтона, Н.Подгореца, Р. Нисбета, Э. Бергера, М. Даймонда, Дж. Киркпатрик и др. Именно этот круг лиц, как правило, фигурирует в большинстве исследований, посвящённых неоконсерватизму в США в конце 1960-1970-х гг.

Харрингтон подчёркивал, что описываемые им представители нового течения, хотя и продолжают в большинстве своём называть себя либералами, являются по существу “консервативными экс-либералами”, а стимулом к росту неоконсервативной мысли в 1970-х гг. послужили неудачи либеральных программ по созданию общества “всеобщего благосостояния” в 1960-х гг.[8]

Действительно, в то время как представители либерально-реформистского направления, исходившего из предположения, что в результате экономического роста и социальных преобразований в США успешно развивается общество благосостояния, продолжали поддерживать развитие системы социального обеспечения, решение проблем меньшинств и ориентацию на принцип “равных результатов”, часть их прежних единомышленников обратилась к более консервативным интерпретациям общественного развития и выдвинула на первый план необходимость сохранить традиционные ценности общества: уважение к власти, свободу, равенство возможностей, мораль, семью.

Профессор Дартмутского колледжа Дж. Харт, придерживавшийся консервативных взглядов, ещё в 1966 опубликовал в журнале “The American Dissent” статью об этих тенденциях развития либерализма в конце 1960-х - начале 70-х гг[9]. В ней говорилось о ряде консервативных теоретиков, объединённых вокруг журнала “National Review”. Касаясь либеральной идеологии в США, Харт отмечал, что под давлением противоречий она, скорее всего, окажется раздробленной: “Многие либералы окажутся левее, отвергнув свои прежние культурные привязанности. Другие сдвинутся вправо, став более консервативными.”[10]

Известно, что центрами притяжения нового направления стали журналы “The Public Interest”, основанный в 1965 г. И. Кристолом и Д. Беллом, и “Commentary”, редактором которого длительное время был Н. Подгорец. Большинство авторов, которых собрали вокруг себя Кристол, Белл и Подгорец, представляли собой заметные фигуры в интеллектуальной жизни Америки (не случайно поэтому в литературе неоконсерваторов иногда называют “интеллектуальной партией”), участвовали в политических и культурных дискуссиях 1960-х гг. Один из наиболее известных среди них - Д.П. Мойнихен. Он являлся директором объединённого центра городских исследований при Массачусетском технологическим институте и профессором Гарвардского университета. Длительное время Мойнихен занимался социальными вопросами, особенно проблемами городского развития. Он был также помощником министра труда в администрациях Дж.Ф. Кеннеди и Л.Б. Джонсона, входил в состав группы по разработке закона об экономических возможностях, принимал активное участие в разработке программы по “войне с бедностью”.

Белл, Кристол и Липсет уже в 1930-е гг. занимались политикой. Тогда они считали себя социалистами (Кристол даже называл себя “троцкистом”[11]) и, наблюдая усиление тоталитарной системы в СССР и приход к власти национал-социализма в Германии, выступали с идеей “культурной свободы”. Данная идея использовалась ими и в конце 1940-х - 1950-х гг., когда они, по выражению П.Штейнфельса, “погрузились в холодную войну”[12] и считали главной задачей американской политики противостояние советскому экспансионизму как угрозе демократическим свободам Запада. Со второй половины 1960-х гг. предметом их критики стали программы “великого общества”, которые способствовали росту запросов к правительству.

Профессор Гарвардского университета Н. Глейзер, бывший одно время соредактором “The Public Interest”, и профессор Колумбийского университета Р.Нисбет, так же как и Липсет, являлись известными социологами, опубликовавшими немало солидных исследований по проблемам общественного развития США. В конце 60-х гг. они обратились к вопросам сохранения социальной стабильности и политики в этом направлении, чему посвящены их работы этого времени, например, Нисбета “В поисках общества”, “Закат власти” и др., Глейзера “Закрепляемая дискриминация”.

Кроме того, стоит отметить тесно сотрудничавших с редакцией журнала “The Public Interest” профессора Гарвардского университета, редактора журнала “Foreign Affairs” С. Хантингтона и экономиста А. Вилдавского.

Основной комплекс идей этой группы, касающихся социальных и экономических проблем второй половины 1960-х - 1970-х гг., действительно так или иначе строился вокруг критического переосмысления либерально-реформистского подхода к государственной социально-экономической политике, нашедшему своё выражение в программе “новых рубежей” Кеннеди и “великого общества” Джонсона. Главный тезис, который содержится в их рассуждениях о судьбах либерального реформизма 1960-х гг., это утверждение, что суть ошибки, допущенной демократическими администрациями в социальной политике, заключалась в том, что федеральное правительство пыталось брать на себя слишком много несвойственных ему функций и, как правило, плохо с ними справлялось. Поэтому последствия государственного вмешательства в область социально-экономических отношений часто оказывались непредсказуемыми и обычно негативными. Хотя данный критический аспект широко освещался в литературе[13], стоит более подробно рассмотреть ключевые аспекты рассуждений неоконсерваторов, наиболее часто встречающихся в их работах, посвящённых этой теме.

Проблема связи либеральной политики 60-х гг. с последующим политическим кризисом, например, затрагивалась Хантингтоном в статье с символическим названием “Демократический беспорядок”[14]. По его словам, “демократический всплеск” стал импульсом для усиления активности правительства, что привело к снижению его авторитета. Это, в свою очередь, вызвало рост нестабильности, угрожающей управляемости американским обществом. Правительство оказалось неспособно справиться с вызовом социальных сил. Отсюда всё возрастающее участие различных групп населения в политических действиях привело к большой идейной поляризации общества. Как только государство оказалось не в состоянии удовлетворить многочисленные противоречащие друг другу запросы, всё больше людей начали выражать недоверие к основным политическим силам и государственным институтам. Потеряв чувство уверенности, общество впало в апатию и цинизм. Хантингтон говорит об опасности такого состояния: однажды невыполненные обещания и последующее разочарование будут размывать основы государства и главных политических институтов.

Более конкретно об истоках социальной нестабильности писал Белл в статье “Нестабильная Америка”. В первые полтора десятилетия после второй мировой войны Америка являлась “мобилизованным обществом”. Внутренние противоречия были незначительны и чаще всего замалчивались, так как всё внимание было привлечено к противостоянию с коммунистическим миром. Кроме того, стабильное экономическое развитие, как представлялось, справлялось с социальными проблемами. Однако стоило только демократической администрации Кеннеди обратиться к вопросам социальной          политики, как они оказались в центре общественного внимания: “Одним из парадоксальных аспектов <<войны с бедностью>> стало содействие росту движений, которые начали оказывать политическое давление на саму администрацию и чуть ли не вести войну с ней”[15]. В этой связи Белл делал вывод о том, что осознание обществом реальных масштабов социальных и экономических проблем, ускорение перемен послужили основой для возникновения чувства нестабильности, роста воинственности и отчуждения.

О неспособности государства нести тяжёлую ношу выполнения чрезмерных запросов общества идёт речь в статье Вилдавского “Правительство и народ”. Как и Хантингтон, Вилдавский отмечает характерную черту времени - падение доверия к правительству по мере увеличения требований к нему: “озлобленные и раздраженные явными неудачами правительственных действий, мы обвиняем правительство в неспособности удовлетворить наши запросы, вместо того чтобы самим умерить собственные требования”[16].

О недальновидности либеральных политиков говорил Мойнихен в книге “Максимально допустимое непонимание”. Он анализировал причины неудач либеральных программ “войны с бедностью”: “Были запущены программы, оказавшиеся необъяснёнными и непонятными, и это привело к социальным потерям, которых никто не ожидал... Правительство не знало, что делало. Оно имело теорию, точнее набор теорий. И ничего более”[17].

Исходя из рассмотрения многочисленных публикаций неоконсерваторов, касающихся социально-экономической проблематики 1960-х гг. можно сделать вывод о том, что центральной для неоконсервативного мировоззрения стала идея о бессистемности либеральной политики. Её творцов критиковали за серьёзную переоценку финансовых, физических, интеллектуальных и моральных сил государства при реализации идеи “общества всеобщего благосостояния”. Рост надежд на “большое правительство” в связи с расширением государственной системы социального обеспечения повлиял на изменение представлений о свободе и равенстве и в целом привёл к искажению восприятия традиционных ценностей. Возникло весьма опасное для правительства и экономики явление, которое получило название “революции растущих притязаний”[18]. В своих рассуждениях неоконсерваторы наблюдали прямую зависимость между социальными и экономическими мероприятиями государства по уменьшению неравенства в обществе, с одной стороны, и увеличением недовольства тех, кто должен был получить помощь правительства, с другой.

В целом, основной принцип американской политической системы - лозунг “равенства возможностей” - благодаря “растущим притязаниям” и “иждивенческим настроениям” уступал место требованию “равенства результатов”. Причём, как, например, отмечал Кристол в одной из своих статей, несмотря на многочисленные разговоры о “равенстве” никто не берёт на себя смелость определить, что под ним подразумевается” или “насколько справедливым должно быть распределение доходов”[19]. В этой связи значительная часть ответственности за нарушение социальной стабильности в Америке возлагалась именно на “революцию растущих притязаний”. Причины данного нарушения лежат в эскалации политики государственного вмешательства, завершившейся тем, что “государство взяло на себя обязательство не только создать реальное общество благосостояния, но и возместить все последствия экономического и социального неравенства”[20].

В качестве альтернативы реформаторскому уклону социальной политики либералов часть неоконсерваторов предлагала концепцию “пределов социальной политики”, доводы в пользу которой приводил Глейзер в статье с аналогичным названием.[21] Он исходил из двух положений: социальная политика является попыткой предотвратить кризис традиционных способов борьбы с бедностью, ограниченных рамками семьи, этнической группы или общины; предпринимая усилия в этом направлении, социальная политика имеет тенденцию к поддержанию данного кризиса: “Наши действия по преодолению неурядиц ещё больше их увеличивают”[22].

Примером такого замкнутого круга, по мнению Глейзера, явилась социальная политика в 1960-х гг. в Америке: “Неправильно понятые обещания порождали новые запросы, оставляя прежние далеко позади. Новый виток социальной политики, направленный на их удовлетворение, приводил к тем же последствиям”[23]. В результате характерной чертой политики демократов стало “превышение” обещаний над реальными возможностями их осуществления, что приучало людей к повышению своих требований и упованию на правительство.

Именно такая социальная политика породила “революцию растущих притязаний”, а вслед за ней и так называемую “революцию равенства”, то есть тенденцию к ориентации не на равные условия для старта, а на равный результат. Данная ситуация, по словам Глейзера, создавала наибольшие трудности для государственной политики в сфере социальных отношений, так как одна проблема порождала ряд других. В условиях недостатка сил и средств администрация была вынуждена искать нестандартные решения и предлагала новые, с трудом поддающиеся контролю инициативы. Вследствие этого политика оказывалась хаотичной.

На основании таких рассуждений Глейзер пришел к выводу о трёх главных недостатках политики в области социальной поддержки в США, свидетельствующих о её ограниченных возможностях. Во-первых, наиболее очевидным ограничивающим фактором являлся “лимит ресурсов”; во-вторых, ограничение эффективности социальной политики происходило в связи с “профессионализацией” служб, занимающихся данными вопросами. Для решения тех или иных проблем создавались новые специализированные агентства, появлялась необходимость в подготовке квалифицированных кадров. Всё это требовало дополнительных государственных ассигнований; третий недостаток это недостаточная осведомлённость государственных служб о сути проблем[24].

Второй и не менее важный вывод из рассуждений неоконсерваторов заключается в том, что они признавали правомерность самой идеи “общества благосостояния” как закономерного результата развития общественных и экономических отношений, необходимость принятия государством на себя определённых функций. В целом, поддерживая правительственные программы, которые способны предвидеть, предупреждать или ослаблять социальные и экономические затруднения, они критиковали уже существовавшую систему регулирования экономики, в частности, за её неэффективность. Главным для них, несмотря на различие предлагаемых политических решений, являлся поиск наиболее оптимальных и бесконфликтных путей государственного участия в социально- экономической жизни общества.

В то же время в отличие от либералов неоконсерваторы выступали противниками чрезмерного роста федеральных программ и, соответственно, расходов на них, что, как они считали, поощряло иждивенчество. Это нарушало традиционные американские представления об индивидуализме и личной инициативе и, кроме того, негативно сказывалось на экономике (в частности, стимулировало инфляцию и дестабилизировало бюджет, что являлось излюбленной темой работ Вилдавского[25]).

 Стоит отметить, что принципиальную важность для неоконсерваторов представляла необходимость восстановления авторитета власти. Если невыполненные обещания обрекают большинство правительственных программ на неудачу, то государство должно распространить ответственность за их реализацию как можно шире. Именно поэтому неоконсерваторы с большим уважением относились к рыночным механизмам и стремились сочетать с ними государственные программы. Штейнфельс справедливо замечает по этому поводу, что если консерваторы или традиционные либералы апеллировали к рынку как гаранту свободы и экономического развития, то неоконсерваторы добавили к этому идею о том, что “когда ничего не работает, рынок не даёт людям возможности заниматься поисками виноватого”[26]. Характерной чертой здесь является их обращение к традиции. В этой связи в рассуждениях неоконсерваторов особое место занимает проблема морального состояния общества, что тесно связывается и с экономикой, и с социальными отношениями.

Перед исследователями, которые изучают идейные процессы, происходившие в США в 1960-е – 1970-е гг., всегда стояла непростая задача - поиск приемлемого и конкретного определения “неоконсерватизма”. Уже упоминавшийся Харрингтон, впервые использовавший данное определение в отношении идей ряда своих политических оппонентов, привёл в качестве примера взгляды Глейзера, Мойнихена и Белла. Однако при этом он подчёркивал двойственность такого определения: “Двое из них, Глейзер и Мойнихен, благосклонно высказывались о консерватизме, в то время как Белл продолжает считать себя представителем левых. Белл и Глейзер участвовали в общественной поддержке Макговерна [кандидата от демократической партии - А.Ф.] в 1972 г. Все они являются сторонниками некоторых либеральных реформ”[27]. Большинство исследователей умалчивает, что Харрингтон руководствовался в данном случае исключительно субъективными соображениями. Его целью являлась критика своих бывших идейных сподвижников по социалистическому движению, которые перешли на более умеренные идейные позиции. Определение «неоконсерваторы» носило, в его понимании, скорее негативный оттенок.

Дальнейшее рассмотрение высказываний и попыток каким-либо образом объяснить сущность «неоконсерватизма» образца 1960-х – 1970-х гг. показывает, что они либо не имели успеха, либо оказывались весьма неконкретным и расплывчатым, либо диктовались субъективными, чаще всего идеологическими соображениями, как в случае с Харрингтоном.

Так, американский исследователь А. Этзиони, одним из первых попытавшийся охарактеризовать рассматриваемое идейное явление, определил “неоконсерватизм” следующим образом: “В течение жизни последнего поколения богатая консервативная традиция в Америке пошла на убыль... Только в последние годы консервативная школа начала постепенно возвращать себе своё историческое влияние. Чтобы отличить этот новый консервативный всплеск от предыдущих, мы вводим понятие <<неоконсерватизм>>“[28]. Данное объяснение места консерватизма не выдерживает критики, так как по сути вводит в заблуждение относительно особенностей процесса «консервативного возрождения», являвшегося излюбленной темой американских публицистов в рассматриваемый период.

Отечественный исследователь Ю.А. Замошкин разделил критерии для отнесения тех или иных деятелей к неоконсерваторам на теоретико-методологические и социально-политические. Если оценивать это направления с точки зрения методологии и теории, то, по мнению учёного, в современном американском консерватизме прослеживаются мотивы, присущие социальной философии неоконсервативного направления, - то есть “пессимизм в оценке <<человеческой природы>>, рассмотрение общества как статичной и внутренне сбалансированной системы, которой противопоказанны радикальные социальные изменения”[29]. Вместе с тем эволюция мировоззрения прежних либеральных теоретиков - Белла, Липсета, Мойнихена, Кристола и др. - в направлении неоконсерватизма связывалась Замошкиным не только с переоценкой ими своих прежних теоретико-методологических позиций, но и с личными идейно-политическими взглядами на процессы, происходящие в американском обществе. Они выступали с резкой критикой радикальных движений социального протеста 60-х гг. и требованием установления “сильной власти”.

 Замошкин подчёркивал, что неоконсерватизм не являлся ни развёрнутой философской системой, ни всесторонне разработанной теорией общественного развития типа “постиндустриального общества” или “общества всеобщего благосостояния”. Бывшие теоретики неолиберализма на рубеже 70-х гг. воспринимали новые идейные компоненты (то есть то, что стали называть неоконсерватизмом), выступая против “деструктивных” тенденций в американской общественной жизни.

Данное определение также вряд ли можно назвать исчерпывающим. Несмотря на справедливое замечание о роли переоценки собственных идейно-политических взглядов упомянутыми теоретиками, Замошкин не даёт объяснения её причин. Более того, в данном случае автор упоминает лишь критическую составляющую неоконсерватизма, забывая о большом комплексе интересных идей и предложений по совершенствованию общественных институтов, предлагаемый в работах многих «неоконсерваторов».

Весьма неконкретную и противоречивую трактовку неоконсерватизма предложил А.В. Валюженич: “Он [неоконсерватизм – А.Ф.] был скорее всего выражением общественного мнения, набором приоритетных задач, исходной позицией для генерации определённых идей, консенсусом в системе разнополярных идеологий”[30]. Таким образом, неоконсерватизм представляется как эклектичное течение, выросшее из недовольства части прежних либералов реализацией программ “общества всеобщего благосостояния” в 60-х гг. и социальной нестабильностью, ищущих возможные пути решения проблем в укреплении авторитета власти, “умеренности” и “самоограничении”.

Более конкретно критерии неоконсерватизма попытался определить А.Ю. Мельвиль. Он считал, что в его основе лежат две принципиальные ценностные ориентации: “Во-первых, сознание того факта, что в современной системе американского капитализма государственное регулирование экономики является в принципе единственно возможным и объективно необходимым механизмом; во-вторых, явное разочарование в чрезмерно раздутых размерах и относительно малой эффективности реально существующего в США государственно-бюрократического регулирования экономики и федеральных программ в социальной области”[31].

В целом, неоконсерваторы признают правомерность самой идеи “общества благосостояния”, необходимость принятия государством на себя определённых социальных функций. В то же время по сравнению с либералами представители этого течения делают акцент на рыночных механизмах решения экономических и социальных проблем современной Америки. В соответствии с этим Мельвиль выделил два различных идейных компонента, определяющих “смешанный” механизм формирования идеологии неоконсерватизма: ”Либеральная идея о регулирующей форме государства в экономической и социальной области; консервативная - позитивное отношение к рыночным механизмам регулирования”[32]. Именно сочетание в одной идейной системе таких различных идейных компонентов, по мнению Мельвиля, существенно отличает неоконсервативное направление от традиционного американского консерватизма. Мельвиль рассматривал неоконсерваторов как “поправевших” либералов, вставших в оппозицию реформистской ориентации своих бывших единомышленников: “<<Неоконсерваторы>> - так называют сегодня вчерашних либералов, которые не то чтобы порывают с принципами либерализма и переходят в консервативный лагерь, но скорее испытывают опасение перед процессами этатизации общественной жизни. Отсюда ориентация на ограничение функций государства, на подчинение демократических механизмов задаче обеспечения <<закона и порядка>>“[33]. В этой связи исследователь также делал вывод об эклектичности идейной основы неоконсерватизма.

Этот вывод, в целом, справедлив, но также как и рассмотренные выше трактовки имеет ряд недостатков и не может считаться исчерпывающим. Прежде всего, это касается стремления определить неоконсерватизм как идеологию или идейную систему, что вряд ли справедливо в отношении группы теоретиков, которые были названы «неоконсерваторами» своими идейными оппонентами в основном из-за идейно-политических разногласий. В данном случае прослеживается влияние на трактовку неоконсерватизма Мельвилем субъективной оценки Харрингтона. Это особенно явно проявляется при рассмотрении «неоконсерваторов» как «поправевших» либералов, опасающихся этатизации общественной жизни. Вряд ли можно согласиться также и с тем, что в основе рассуждений неоконсерваторов находилась идея о необходимости сокращения государственного регулирования.

Тезис о сочетании в неоконсерватизме двух принципиальных идейных аспектов - признание роли государства в осуществлении социально-экономических изменений и прагматизм, сочетающийся с критикой оценки стоимости и реальной пользы реформ 1960-х гг., - содержится в статье И.Сильвер. Она акцентировала внимание на отношении неоконсерваторов к понятиям равенства и свободы. Автор указывала, что, признавая значительное влияние идеи равенства на американскую жизнь, они видят опасность её трансформации либералами во всеобщее уравнивание - то, что Кристол называл “эгалитаризмом”. В связи с этим возникает проблема, которую поднимал ещё А.Токвиль: равенство результата для всех граждан может противоречить свободе, в частности, “праву быть неравным”. Поэтому государство, обеспечивая минимальный прожиточный уровень для менее удачливых и одарённых, не должно уравнивать всех, “делая минимум максимумом”. “Таким образом, - писала Сильвер, - <<свобода>> становится у неконсерваторов возможностью возвышения над обстоятельствами при помощи собственного таланта. Обязанностью правительства является защита и поддержка такой возможности... Неоконсерваторы выступают не против привилегий, а против незаслуженных привилегий”[34]. На основании того, что неоконсерваторы, с одной стороны, апеллировали к “разумному” консерватизму, заключающемуся в поддержке культурных и моральных ценностей общества, а с другой, поддерживали умеренные реформы, которые успокоили бы страну, Сильвер делала вывод, что “неоконсерваторы представляются умеренными либералами во внутренней политике”[35]. Данное наблюдение, однако, весьма поверхностно, так как не объясняет причин идейно-политической эволюции рассматриваемых теоретиков. Речи о собственном взгляде «неоконсерваторов» на своё место в идейно – политическом спектре вообще не идёт.

Более детально и обоснованно попытались подойти к проблеме объяснения неоконсерватизма конца 1960-х – 1970-х гг. Э. Лэдд и Дж. Нэш. Они рассматривали представителей исследуемого течения как правых либералов. Так, Лэдд отмечал, что “неоконсерваторы - это отнюдь не консерваторы эпохи Нового курса. Скорее это либералы Нового курса, ставшие сторонниками идеи существования пределов политических решений под влиянием неудач социальной стратегии прошлого десятилетия”[36].

Нэш также делал акцент на праволиберальном характере нового направления, которое не должно приравниваться к ортодоксальному консерватизму журнала “National Review”, издаваемого У. Бакли. Более того, некоторые представители этого направления, как, например, Белл, продолжают считать себя либералами; а идеи Мойнихена по социальному страхованию, которые он разрабатывал будучи в администрации Никсона и которые нашли отражение в Плане помощи семьям, критиковались многими консерваторами. Тем не менее Нэш видел в феномене правого либерализма (неоконсерватизма) признаки существенной перестройки американской политической мысли в начале 1970-х гг. Данный подход к рассмотрению неоконсерватизма является, пожалуй, одним из наиболее взвешенных благодаря упоминанию о неоднозначной реакции Белла, Мойнихена и некоторых других теоретиков на включение их в ряды «неоконсерваторов».

Р. Бартли, помощник редактора “Wall Street Journal”, в статье о Кристоле и его журнале[37] утверждал, что “The Public Interest” собрал вокруг себя социологов и политических философов, которые образовали неоконсервативное движение. Неоконсерваторы, подчеркивал Бартли, избегали догмата чистого laissez-faire и фанатичного антикоммунизма, характерных для консерваторов. Выдвинув на передний план наиболее острые вопросы, связанные с переменами в жизни американцев, они придавали большое значение не столько материальному прогрессу общества, сколько совершенствованию самих общественных институтов. Данное наблюдение весьма точно отражает основной смысл рассуждений неоконсерваторов. Сам Бартли расценивал эволюцию данного направления именно как эволюцию нового консерватизма.

Таким же образом трактовал неоконсерватизм П. Штейнфельс. По его мнению, это явление стало “продуктом бурных 60-х”. Радикализм тех лет, особенно в области гражданского права и антивоенного движения, стал результатом деятельности, имевшей целью заставить либеральное общество прекратить действовать “нелиберально”. В этом плане новое течение должно было защищать либерализм от нападок радикалов. Однако, “начав как защитники либерализма, они (неоконсерваторы - А.Ф.) по существу стали его критиками”[38]. Штейнфельс приводил различные точки зрения о сущности данного направления общественной мысли. Например, весьма распространено убеждение, что неоконсерватизм есть не что иное, как либерализм, приведённый в соответствие с требованиями времени. Этот взгляд разделяют и многие из тех, кого причисляют к неоконсерваторам. Другие исследователи видят в неоконсерватизме позднюю стадию борьбы антисталинистов со сталинистами, истоки которой восходят к 1930-м гг. И, наконец, наиболее обоснованное объяснение, по мнению Штейнфельса, это идея об “идеологии нового класса экспертов”[39], ставшей интеллектуальным ответом на нестабильность общества на рубеже 1970-х гг. Сам же исследователь убеждён, что неоконсервативное направление оказалось тем серьёзным консерватизмом, в котором Америка испытывала потребность.

На примере рассмотренных выше точек зрения можно проследить как общие, так и различные черты в характеристиках изучаемого явления общественной мысли и оценках его места в политической мысли США. Большая часть исследователей сходится во мнении, что основой для возникновения неоконсерватизма послужила неудовлетворённость части либеральных теоретиков практическим осуществлением социально-экономических программ “великого общества” и “войны с бедностью”, которые, не решив прежних проблем, породили целый клубок новых.

Несмотря на многообразие специфических черт присущих неоконсерватизму, исследователи выделяют несколько сквозных проблем: идею необходимости социальной стабильности; защиту традиционных ценностей и основных институтов общества; критику бюрократизации и централизации государственного управления, то есть критику “большого правительства”; допустимость умеренных и продуманных реформ; приоритет рыночных механизмов при решении социальных вопросов и т.д. Сочетание этих общих черт, имеющих корни как в либерализме, так и в консерватизме в их традиционном для Соединённых Штатов понимании, позволяет исследователям говорить о новом направлении общественно-политической мысли. Дальнейшие определения расходятся. Часть авторов приходит к заключению, что в данном случае речь идёт об эволюции либерализма (появление “правого либерализма”). Другие склонны говорить о складывании новой формы консерватизма, отвечающей духу времени, и оперируют понятием “неоконсерватизм”, которое используется значительно чаще. В данном случае можно ещё раз вспомнить об уже упоминавшемся тезисе Белла, что использование политических определений в исследованиях зависит от точки зрения самого исследователя.

Нельзя не заметить, что аргументация учёных строится в основном вокруг “критической” составляющей “неоконсерватизма”. При этом бросается в глаза определённое различие в понимании и определении данного направления, что лишний раз подтверждает тезис о субъективности и условности оценок. Более того, при сопоставлении взглядов на место в идейном спектре США, которое отводят «неоконсерваторам» исследователи, с точкой зрения об этом месте самих «неоконсерваторов» заметна некоторая нестыковка. Не секрет, что большинство из тех, кого причисляют к неоконсерваторам, не считали себя таковыми (исключение составляет Кристол, который возвёл неоконсерватизм в разряд политической философии, а себя объявил “истинным неоконсерватором”). Отчасти данное противоречие может быть связано как раз с игнорированием исследователями (пожалуй, за исключением Харрингтона, упомянувшего о политических интересах Мойнихена, Белла и Глейзера) самих взглядов теоретиков, которых стали называть «неоконсерваторами», на изменения в американской идейной сфере в 1960-х гг. и собственное место в идейно-политической жизни.

Как справедливо отмечает В.В. Согрин, с самого начала [речь в данном случае идёт о периоде конца 1960-х – начала 1970-х гг. – А.Ф.] неоконсерваторы столкнулись с проблемой выбора идеологических ориентиров”[40]. С одной стороны, это было связано с трансформацией понятий “либерал” и “консерватор” в США, с другой - с отрицанием многими из “неоконсерваторов” самого понятия идеологии в современном мире, что означало вытеснение политических решений профессиональными. Именно об этом рассуждал Белл в своём капитальном труде “Наступление постиндустриального общества”.

Кристол вообще считал, что ключевые термины современной политики - “либерализм”, “консерватизм”, “радикализм”, “социализм” и “капитализм”, “левые” и “правые” - были изобретены и введены в широкое обращение в основном представителями левого крыла политической мысли. (Так, одним из примеров является использование термина “неоконсерватизм” социалистом Харрингтоном). Это создаёт трудности с самоопределением у самих представителей данных течений. В этой связи уместно привести одно из наиболее острых высказываний Кристола в адрес Харрингтона, прозвучавшее со страниц авторитетного журнала “The American Spectator”: «Без всякого сомнения, данный термин [«неоконсерваторы» - А.Ф.] был употреблён в уничижительном смысле и персонально, являя собой попытку исключить часть людей из либерального сообщества, которое одновременно являлось и интеллектуальным»[41].

Уже в первом выпуске журнала “The Public Interest” в 1965 г. его основатели, Кристол и Белл, говорили о том, что если в политике приоритет отдаётся идеологии в ущерб прагматизму, то она (политика) терпит неудачу. Данное положение было тесно связано с тезисом Белла об усилении влияния теоретического и профессионального знания при выработке политических решений, содержащимся в его концепции “постиндустриального общества”[42]. В связи с этим ставился вопрос об “отмирании” идеологии в будущем технократическом обществе вместе с делением его на “консерваторов”, “либералов”, “радикалов” и т.д. Многократно повторяя такие понятия как “теоретическое знание” и “технократические решения”, Белл пришёл к выводу, что для постиндустриального общества решающим явится “теоретическое знание”, а центральным вопросом станет соотношение этого знания и политики. В таком обществе политические решения приобретут “технический” характер.[43]

Сходные идеи прослеживаются в выступлении Мойнихена перед Национальным советом организации “Американцы за демократические действия” (АДА) в сентябре 1967 г. В нём содержалось два важных положения. Во-первых, Мойнихен заявлял, что главной целью либералов должна стать защита социального порядка. Он призвал к поиску точек соприкосновения и установлению политического союза с политическими консерваторами. Во-вторых, либералам предлагалось “освободиться от убеждения, что страна и особенно города могут управляться только учреждениями из Вашингтона”[44]. Кроме того, Мойнихен критиковал устоявшееся среди либералов мнение о решающей роли государства в “либеральных социальных инновациях”, что, по его словам, “сковывало правительство и национальную политику”[45].

Мойнихен выдвигал тезис об “ограниченных возможностях правительства осуществлять социальные изменения”[46]. Здесь прослеживается связь с более поздним высказыванием Мойнихена о “здоровом скептицизме по отношению к способности правительственных ведомств делать благо”[47], которого были лишены либералы. Именно поэтому, призывая к “политике стабильности”, Мойнихен видел возможность (и желательность) достижения консенсуса с консервативными политиками.

 Тем не менее тезис о конце “идеологии” не стал препятствием в рассуждениях о критериях “либерализма” и “консерватизма”, “правых” и “левых” в современных условиях, что свидетельствует о растущем интересе среди рассматриваемых теоретиков к определению собственного места в политическом спектре США. Показательным в этом отношении стало активное участие многих “неоконсерваторов” в дискуссиях, организованных журналами “Commentary” в 1976 г. и “Encounter” в 1977 г., которые как раз и были посвящены поиску новых определений для старых понятий.[48] Так, например, Глейзер и Нисбет подчёркивали в своих докладах, что сложность в определении политической ориентации заключается в постепенной трансформации значения терминов “либерализм” и “консерватизм” на протяжении ХХ века, особенно понятия либерализма.

В XIX веке либеральная позиция в Англии, Европе и США означала “свободную торговлю, отсутствие государственного вмешательства в экономику, борьбу с дискриминацией по религиозному, расовому или национальному признаку”, - отмечал Глейзер.[49] В современной политике быть либералом, считал Нисбет, означает “быть сторонником более полного использования политической власти в экономике и социальных отношениях с целью планирования, регулирования и контроля”[50]. В соответствии с этим приоритеты консерваторов лежат в защите социально-экономической сферы от вторжения в неё политической власти.

Трансформация значения либерализма, по мнению Нисбета, доказывает, что история сама диктует политический смысл словам. Он полагал, что истоки этого изменения были заложены ещё в годы правления президента В. Вильсона, и это связывалось с участием страны в первой мировой войне в 1917-1918 гг. Затем последовали Новый курс Рузвельта, “новые рубежи” Кеннеди и “великое общество” Джонсона. В результате “правительственное вмешательство” и “эгалитаризм” стали характерной чертой современного либерализма. Более того, концепция равенства трансформировалась из прежнего исторического значения “равных возможностей” в идею о “равных результатах”: “Перераспределение стало, пожалуй, главным идеалом внутренней политики для либералов”[51].

Именно о такой инверсии писал Мойнихен в работе, посвящённой своей деятельности в качестве разработчика Плана помощи семьям: “В течение 1960-х гг. левые по большей части восприняли доктрины правых. Это не являлось грубой узурпацией, а скорее было симметричным, почти элегантным процессом трансформации. Крайне левые восприняли доктрины правых; умеренные либералы - умеренных консерваторов”[52].

Нисбет видел в данном процессе медленный, но устойчивый рост консервативных настроений как в интеллектуальной среде, так и в целом среди населения. Эти настроения имели свои корни в классическом либерализме и основывались на идеях “децентрализации управления, локализации, неразделимости экономики и социального порядка”, а главной ценностью являлась “свобода общества и каждого отдельного человека”[53]. Таким образом, усиление влияния консерватизма с конца 1960-х гг. рассматривается как характерная черта времени, как стремление сохранить свободу и личную инициативу и оградить традиционные американские ценности от пагубного воздействия государства.

Однако у некоторых неоконсерваторов можно встретить самую настоящую апелляцию к концепции Л. Хартца об отсутствии консерватизма в США, как это видно, например, в рассуждениях Липсета, который говорил о принципиальном отличии американских понятии “либерал” и “консерватор” от европейских.[54] Глейзер, рассматривая эту же проблему, отмечал, что, если использовать “американский контекст”, то консерваторы будут отличаться от либералов “стремлением к более медленному движению, большей заботой о традиционных ценностях, желанием сдерживать налоги от быстрого роста. Однако в целом линия, разделяющая либералов и консерваторов, прослеживается слабо”[55].

Белл предложил разделить идейные позиции на четыре лагеря:

- либеральные консерваторы (Мильтон Фридмэн), которые верят в свободный рынок и право индивидуума свободно распоряжаться своей жизнью;

- консервативные консерваторы (Лео Страусс), верящие, что массы должны направляться интеллектуальной элитой и что цензура может предотвратить чтение позорных книг;

- консервативные либералы (Поль Самуэльсон) - сторонники смешанной экономики;

- либеральные либералы (Джордж Макговерн), убеждённые в необходимости больших государственных расходов и значительной социальной поддержки.[56]

Рассуждения о новых значениях терминов “либерализм” и “консерватизм” стали появляться в работах неоконсерваторов с середины 1970-х гг. Они контрастировали с выдвигавшейся в 1950-1960-х гг. идеей “конца идеологии”, о которой “среди идеологов неоконсерватизма уже никто не вспоминал”[57]. Именно в этой связи всё больший интерес вызывал вопрос об истоках и месте неоконсерватизма как важнейшего компонента идейного спектра, о котором всерьёз начали говорить с начала 1970- гг. Отсюда проистекало и новое осмысление частью бывших либеральных теоретиков собственной идентификации в качестве неоконсерваторов.

По мнению Кристола, “неоконсерватизм” стал вполне закономерным явлением, которое должно было прийти на смену традиционному консерватизму, превратившемуся в окаменевшую и лишенную смысла “ортодоксию”. “Начался поиск новой ортодоксии, - писал Кристол, - попытка вдохнуть новую жизнь в старую традицию. Эта попытка дала дорогу неоортодоксии, то есть неоконсерватизму”[58]. Собственно говоря те, кто так или иначе оказался среди новых консерваторов, прежде никогда не числили себя в рядах консерваторов. Напротив, как уже упоминалось, многие из них принадлежали к либеральному, даже социалистическому лагерю. Однако “упадок социализма образца ХХ века как жизнеспособной идеологии” стал едва ли не “главным политическим опытом их карьеры”[59]. К этому добавилось и разочарование в либеральной политике, становлению которой они в немалой степени способствовали.

Недавние либералы не всегда разделяли доводы Кристола в пользу нового консерватизма, прежде всего из-за нежелания ассоциироваться с традиционным консерватизмом. Так, Липсет считал, что развитие неоконсерватизма стало показательным примером последствий такого феномена, как “навешивания ярлыков”. Именно данный аспект во многом определил дальнейшую судьбу и “неоконсерваторов”, и “неоконсерватизма”: “Определение [“неоконсерватор” - А.Ф.] вынудило многих из их прежних друзей и союзников, для которых “консерватор” был враждебным термином, отвернуться от них. Наоборот, многие традиционные правые, долгое время страдавшие от ограниченной поддержки среди интеллектуалов, приветствовали в качестве новых союзников группу известных писателей и учёных, которые, как они считали, перешли на их сторону”[60].

Термин “неоконсерватизм” действительно весьма быстро завоевал прочное место в американском политическом словаре. Более того, как отмечал тот же Липсет, неоконсерваторов часто принимали за сторонников твёрдой линии и во внутренней, и во внешней политике, в то время как почти все они поддерживали традиции Нового курса. Это, однако, не мешало им принимать участие в деятельности общественных организаций и журналов консервативного толка. Характерным здесь является пример карьеры Мойнихена, который работал у Кеннеди и Джонсона, участвовал в разработке их программ, а в 1969г. был приглашён в Вашингтон - на этот раз республиканской администрацией Никсона, где стал помощником по делам городов, а затем советником президента.

Тем не менее для большинства теоретиков, которые оказались зачислены в ряды “неоконсерваторов”, применимость к ним подобного определения была отнюдь не бесспорна. В данном случае Кристол стал едва ли не единственным исключением, что нашло отражение в названии одной из его статей: “Размышления настоящего, признающегося в этом, возможно единственного <<неоконсерватора>>“[61]. Это подтверждают Белл и Подгорец. Так, Белл писал: “Когда я читаю о неоконсерватизме, я думаю: <<Это не неоконсерватизм, это только Ирвинг>>“[62]. А Подгорец считал: “Единственным исключением был Кристол, который охотно воспринял ярлык <<консерватора>>, но больше склонялся к <<неоконсерватизму>>, так как он предполагал нечто новое по сравнению со старым консерватизмом”[63]. Именно Кристол дал наиболее подробную характеристику неоконсерватизма.

Кристол предостерегал от заблуждения оценивать неоконсерватизм как “идеологию” или “движение”, так как неоконсерваторы не имеют организации или партии, представляющей их интересы, не проводят специальных встреч, не выработали какой-либо программы или манифеста, который отражал бы их цели и приоритеты. Он обратил внимание на то, что в основе неоконсерватизма лежат преимущественно положения различных консервативных направлений. Так, от М. Фридмена заимствована вера в способность рыночных механизмов производить экономический рост; от Ф. фон Хайека - уверенность в том, что социальные институты являются продуктом человеческой деятельности, а не реализацией чьего-либо проекта; от “культурного консерватизма” - высокая оценка докапиталистической морали.

В 1972 г. Кристол издал сборник своих прежних статей под названием “О демократической идее в Америке” (сходным со знаменитой работой А. де Токвиля “О демократии в Америке”). В предисловии к нему Кристол подчеркнул влияние на своё мировоззрение философии Л. Триллинга и Л. Страусса.[64]

Вместе с тем “в экономической и социальной политике, - пишет Кристол, - он [неоконсерватизм - А.Ф.] не выступает противником государства всеобщего благосостояния и не рассматривает его как необходимое зло. Более того, он стремится не к демонтажу такого государства ради развития свободной рыночной экономики, а скорее к приданию ему такой формы, которая в наибольшей степени отвечала бы консервативным настроениям людей”[65]. Данный процесс, по мысли Кристола, приобретёт вид избавления государства всеобщего благосостояния от его патерналистской ориентации, навязанной ему левым либерализмом. Именно таким путём может быть обеспечена социальная и экономическая безопасность граждан при снижении вмешательства государства в индивидуальные свободы: “Правительство, придерживающееся строгих ограничительных рамок в своей деятельности, не является противоположностью энергичного правительства. То и другое могут и должны дополнять друг друга”[66].

Такой подход к роли государства вызывает сопротивление традиционного консерватизма, представленного в основном республиканской партией, а также консервативных экономистов, которые не строят иллюзии по поводу возможности государственного участия в социально-экономической жизни. Это неизбежно ставит неоконсерватизм отдельно от образа мысли признанных консервативных политиков.

В целом же, делает вывод Кристол, отличительной чертой неоконсервативного направления является его синкретизм, свидетельствующий о том, что неоконсерватизм представляет собой не стройную идейную доктрину, а скорее тенденцию развития интеллектуальной мысли в Америке в конце 1960-х - начале 1970-х гг. Новой в этом консерватизме была “свобода от ностальгии”[67]. Широко известно также выделение Кристолом восьми отличительных черт неоконсерватизма:

“1. Неоконсерватизм как течение возник в связи с разочарованием в современном либерализме. Его отношения с бизнесом - традиционным источником консерватизма в Америке - слабы и неопределённы, хотя необязательно враждебны.

2. В отличие от прежних подобных течений неоконсерватизм не романтичен в основе и по характеру.

3. Философские корни неоконсерватизма обнаруживаются в основном в классической политической философии.

4. Неоконсервативная мысль не испытывает большой привязанности к буржуазному обществу и буржуазному этосу. Так же, как в своё время Токвиль, неоконсерваторы не считают, что либерально-демократический капитализм является лучшим из возможных миров

5. Неоконсерваторы склоняются к мысли, что приоритет рыночной экономики составляет необходимое условие для либерального общества. Кроме того, они видят в рынке средство для экономического роста.

6. Сторонники неоконсерватизма верят в значение экономического роста не только в связи с производством материальных ценностей, но и потому, что такой рост необходим для социальной и политичесокй стабильности. Именно это позволяет говорить о жизнеспособности и прочности демократии как социополитической системы.

7. Неоконсерваторы, хотя и приветствуют рынок как эффективный экономический механизм, не являются либертаристами типа Фридмена и фон Хайека.

8. Неоконсерваторы рассматривают семью и религию как главную опору цивилизованного общества.” [68]

 Таким образом, если традиционный консерватизм апеллировал к прошлому, то новый (“нео”) претендует на будущее. Существенную роль здесь играло то, что большинство его сторонников представляли собой в недалёком прошлом деятелей либерального толка, и, следовательно, они принесли в неоконсерватизм часть идейного багажа либерализма. Данный аспект их идейной биографии представляется весьма важным, так как для многих неоконсерваторов конца 60-х – начала 70-х гг. отправной точкой их идейной эволюции являлся не только либерализм, но даже социалистические взгляды.

Уже приведённые выше высказывания Белла и Подгореца как раз и свидетельствуют о том, что большая часть из тех, кого стали называть “неоконсерваторами”, не разделяла оптимизма Кристола по поводу возникновения нового консерватизма. Как представляется, именно идейное наследие либерализма стало основной причиной этого скептицизма.

По мнению Липсета, “неоконсерватизм” и как идеологический термин, и как политическая группа оказался самой неправильно понятой концепцией в идейном лексиконе США. Объяснение этого феномена следующее: “Слово <<неоконсерватизм>> никогда не относилось к системе доктрин, которую поддерживала бы определённая группа сторонников. Скорее, данное определение было использовано как враждебный ярлык, чтобы принизить политических противников, многие из которых остались недовольны этим”[69]. На самом деле, считал Липсет, неоконсерватизм стал “продуктом” идейных распрей в американском социалистическом движении и был использован для дискредитации “честных намерений” (в том числе и Харрингтоном): “Чтобы понять значение термина «неоконсерватизм», необходимо понять причины политического поражения американского социализма и последовавшие за этим острые фракционные конфликты внутри левого движения в США”[70].

Действительно, многие из тех, кто позже оказался среди неоконсерваторов, являлись самыми активными “либералами холодной войны”, которые, как писал американский          исследователь Э. Дионн, считали главной целью Америки сдерживание советского экспансионизма. Это вызывало их противоречия с “прогрессистским” крылом левых, считавшим холодную войну препятствием для продолжения реформ Нового курса и более благосклонно относившимся к Советскому союзу. Тем не менее, все они рассматривались как часть левого, социалистического движения до тех пор, пока Харрингтон, лидер демократических социалистов, не противопоставил правое крыло либералов остальному либеральному направлению. “Он сформулировал этот термин [“неоконсерватизм”. - А.Ф.], - писал Липсет, - с целью дискредитировать правое крыло распавшейся социалистической партии США и его идейных сподвижников”[71].

Дальнейшее распространение термина стало уже “делом рук” политических комментаторов, зачислявших тех или иных теоретиков в разряд неоконсерваторов иногда по весьма формальному признаку. Именно это, на мой взгляд, произошло с Беллом. Основав совместно с Кристолом журнал “The Public Interest”, Белл публиковал в нём некоторые свои статьи. В результате его также начали причислять к неоконсервативным кругам, хотя он всегда считал себя либералом (в отличие от Кристола).

П. Штейнфельс приводит характерноет высказывание Белла о своих взглядах: “Вполне серьёзно заявляю, что я социалист в экономике, либерал в политике и консерватор в культуре”[72], - то есть он был сторонником государства всеобщего благосостояния, индивидуализма, традиционной культуры и “принципа авторитета”. Белл действительно считал, что государственная экономическая политика должна создать тот социальный минимум, который позволит людям достойно жить: обеспечить работой тех, кто её ищет, а также обеспечить защиту общества от издержек рынка. Вместе с тем в конце 1970-х гг. он весьма критически высказывался о программах “великого общества” как пути достижения “общества всеобщего благосостояния”. Тем не менее, стараясь подтвердить своё “триединое” определение, Белл отделял себя от неоконсерватизма, считая, что его сближают с последним лишь критическое отношение к внутренней политике.

В середине 1970-х гг. Кристол признавал, что, несмотря на собственное благосклонное отношение к “неоконсерватизму”, многие из его друзей, которых рассматривали как неоконсерваторов, “не очень охотно соглашались с этим”: “Дэниэл Патрик Мойнихен, например, предполагает, что он является современным представителем вильсоновского прогрессивиста. Белл расценивает себя как правого социал-демократа”[73].

Таким образом, по признанию Липсета, понятие “неоконсерватизм” очень трудно определить идеологически хотя бы потому, что этот “изм” был изобретён в попытке “заклеймить” политических оппонентов.

Подтверждение данной точки зрения и однозначно негативное отношение к практике “навешивания ярлыков” были характерны для многих “неоконсерваторов”. Подгорец в своих “Политических мемуарах” писал: “Часто говорят, что мы стали правыми, но никто из нас не удовлетворён таким описанием”[74]. Сходные идеи прослеживаются и в словах Глейзера: “Несправедливо получив ярлык <<неоконсерватора>> (“умеренного консерватора”) в 1970 г. и наблюдая, как этот ярлык держится на мне без возможности его изменения, я неизбежно начинаю интересоваться проблемой политической терминологии. Одним словом, я не удовлетворен таким термином; я не верю в его состоятельность”[75]. Данное высказывание выглядит весьма категоричным, если учесть, что несколькими годами ранее в статье “Пределы социальной политики” Глейзер писал, что он убеждён лишь в частичном и не для всех сторон удовлетворительном решении социальных проблем, в то время как либералы верят в возможность выхода из любой социальной проблемы, а радикалы ищут ответ в коренной социальной трансформации. Он отмечал также: “Я всё больше убеждаюсь, что главное решение наших социальных проблем - следование традиции и сдержанность”[76].

Вместе с тем Глейзер уже в 1970-м году вполне соглашался с тем, что является «умеренным консерватором». Для него это определение имело определённый смысл, связанный с эволюцией его политических взглядов под влиянием событий 1960-х гг. Именно в 1970-м году в журнале “Commentary” была опубликована во многом знаковая для него статья «О дерадикализации». В ней Глейзер попытался дать объяснение своеё эволюции от «умеренного радикала», каковым являлся ещё в начале 1960-х гг., к «умеренному консерватору». Связано это было, прежде всего, с тем, что, по его мнению, характер радикализма изменился в течении десятилетия: «Я понял, - писал он, - что к моему удивлению многие радикальные идеи, которые разделяли я и мои друзья, уже были изучены, успели устареть и вызывали проблемы с их практическим применением, о которых мы даже не подозревали»[77].

Подгорец вообще затруднялся с собственной политической принадлежностью: “Определение, которое я обычно использую, когда вынужден это делать в отношении себя, - центрист или либеральный центрист; но в целом мою настоящую позицию очень трудно определить в абстрактных терминах”[78]. Тем не менее его рассуждения свидетельствуют о большей склонности именоваться либералом. С одной стороны, он соглашался с тем, что те, кто разочаровывается в левом движении, обычно оказывается среди правых. Но, с другой, позиция традиционных правых была для Подгореца не менее радикальной, чем позиция левых, против которой он возражал. Не говоря об этом прямо, Подгорец, возможно, пытался таким образом обосновать центризм не только своей позиции, но и позиции Мойнихена: “Мойнихен и я верим в либеральное государство всеобщего благосостояния, мы поддерживаем его, и мы хотим сохранить и защитить его, увеличивая социальные блага для бедных без нарушения его либерального характера, как систему, в которой правительственный контроль за личностью ограничен строгими рамками и в котором инициатива и предприимчивость стимулируются и вознаграждаются”[79].

По этой причине оба деятеля очень неохотно принимали определение “неоконсерваторы”, причём скорее как уступку политическим обозревателям и оппонентам. Липсет вообще считал неуместным использование определение “неоконсерватор” в отношении тех, кто поддерживал саму идею “общества благосостояния”[80]. И Подгорец, и Мойнихен, и Липсет считали: то, что Кристол понимал как “нео” или “новый” консерватизм, сравнивая его со старым, являлось на самом деле новым трактованием концепции “государства всеобщего благосостояния”, которая теоретически могла выглядеть и новой формой либерализма, и новым центризмом и т.д.: “В отличие от идеи его демонтажа [государства всеобщего благосостояния - А.Ф.], как предполагают поступить <<старые>> консерваторы (или правые), неоконсерваторы хотят, чтобы оно было согласовано с традиционными американскими принципами. Если это и есть неоконсерватизм, то и Мойнихен, и я можем оказаться в его рядах”[81].

Небольшая уступка Подгореца в пользу “неоконсерватизма” сопровождалась характерной оговоркой (почти как у Белла): “Другие могут называть нас консерваторами или неоконсерваторами, мы и на самом деле не хотим ассоциироваться со взглядами современных либералов. Подыскивая приемлемую альтернативу для общего использования, мы заявляем, что являемся <<центристами>>. Но между собой мы безусловно называем друг друга либералами”[82].

Весьма примечательной деталью является также то, что партийные пристрастия у “неоконсерваторов” часто не совпадали, хотя этот факт не мешал им тесно сотрудничать в периодических изданиях, в частности, в журнале “The Public Interest”. С самого своего начала, с 1965 г. по 1972 г., журнал издавался совместно Кристолом, который поддержал Р. Никсона в 1972 г. и Р. Рейгана в 1984 г., и Беллом, голосовавшим за Дж. Макговерна в 1972 г. и У. Мондейла в 1984 г. Издательский совет включал как республиканцев, например, Нисбета, так и демократов, самым известным из которых был Мойнихен, известный своим либерализмом по вопросам внутренней политики.

Исследование проблемы поиска собственной политической идентификации частью бывших либеральных теоретиков, которые получили название “неоконсерваторы”, показывает, насколько неоднозначным было их отношение к такому определению. Необходимо отметить, что представление тех или иных деятелей как неоконсерваторов часто противоречит их собственной политической идентификации. Прежде всего, это связано с тем, что сами они никогда не стремились встать под знамёна консерватизма (за редким исключением, типа Кристола). Одни, например, Липсет и отчасти Белл, вообще отрицали применимость к ним такого термина, другие (Подгорец, Мойнихен, Глейзер) допускали его лишь с оговорками и только для всеобщего употребления. Немаловажным здесь оказалось и то, что в представлениях этих деятелей “неоконсерватизм” как политический “ярлык” был порождён их бывшими сподвижниками по социалистическому движению с целью “заклеймить” своих прежних единомышленников за переход на более умеренные, центристские позиции и критику либеральной политики 1960-х гг.

Именно поэтому многие из тех, кого называли “неоконсерваторами” в конце 1960-х - 1970-х гг., считали, что такое определение надуманно и не отражает сути их идейных позиций.

Федоров А.В.

[1] Fryer R.G. Recent Concervative Political Thought. Washington? D.C., 1979. P.III.

[2] Bell D. Who’s Left, What’s Right ? // Encounter. February, 1977. P. 8.

[3] Nash G.H. The Conservative Intellectual Movement in America Since 1945. N.Y., 1977. P. XV.

[4] См. например: Замошкин Ю.А., Мельвиль А.Ю. Между неолиберализмом и неоконсерватизмом// Вопросы философии. 1976. № 11; Мельвиль А.Ю. Идеология американского неоконсерватизма // США - экономика, политика, идеология. 1978. № 11; Гаджиев К.С. Американский консерватизм (проблемы типологизации)// Проблемы американистики. Вып.8. Консерватизм в США: прошлое и настоящее. М.,1990; Nash G.H. The Conservative Intellectual Movement In America Since 1945. N.Y., 1979; Steinfels P. NeoConservatives. The Men Who Are Changing American Politics. N.Y., 1979 и др.

[5] См. например: Сивачёв Н.В. Перегруппировка в двухпартийной системе в годы Нового курса// Политические партии США в новейшее время. М., 1982; Терехов В.И. Республиканцы у власти. М., 1984; Маныкин А.С. “Эра демократов”: партийная перегруппировка в США 1933-1952. М., 1990.

[6] Сивачёв Н.В. Ук. соч. С. 86.

[7] См.: The New Conservatives: A Critique From The Left. N. Y., 1975.

[8] The New Conservatives: A Critique From The Left. P. 29.

[9] См. Nash G.H. The Conservative Intellectual Movement In America Since 1945. N.Y., 1979. P. 320.

[10] Цит, по: Nash G.H. Op. cit. P. 320.

[11] Kristol I. Reflections of a Neoconservative. N.Y., 1983.

[12] Steinfels P. NeoСonservatives. The Men Who Are Changing American Politics. N.Y., 1979. P. 29.

[13] См. сноску № 3.

[14] Huntington S. The Democratic Distemper// The Public Interest. Fall, 1975. № 41.

[15] Bell D. Unstable America // Encounter. June, 1970. P. 12.

[16] Wildavsky A. The Government & The People // Commentary. August, 1973. P. 26.

[17] Moynihan D.P. Maximum Feasible Misunderstanding. N.Y., 1969. P.P. XIII-XIV, P. 170.

[18] Glazer N. The Limits of Social Policy // Commentary. September, 1971. P. 52.

[19] Kristol I. About Equality // Commentary. November, 1972. P. 41.

[20] Bell D. The Cultural Contradictions of Capitalism. N.Y., 1976. P. 226.

[21] Glazer N. Op. cit.

[22] Ibid. P. 52.

[23] Ibidem.

[24] Glazer N. Op. cit. P. 53.

[25] См. например: Wildavsky A. Budgeting. A Comparative Theory of Budgetary Process. Boston, 1975; Wildavsky A. The Politics of Budgetary Process. 3d ed., Boston, 1979.

[26] Steinfels P. Op. cit. P. 64.

[27] The New Conservatives: A Critique From the Left. P. 30.

[28] Etzioni A. Social Problems. Engle Wood Cliffs, 1976. P. 21.

[29] Замошкин Ю.А., Мельвиль А.Ю. Между неолиберализмом и неоконсерватизмом// Вопросы философии. 1976. № 11. С. 97.

[30] См.: Неоконсервативная мысль в США. М., 1995. С. 5.

[31] Мельвиль А.Ю. Идеология американского консерватизма// США - экономика, политика, идеология. 1978. № 11. С. 39.

[32] Там же.

[33] Современное политическое сознание в США. М., 1980. С. 40.

[34] Silver I. What Flows From Neoconservatism // The Nation. July 9, 1977. P. 45.

[35] Silver I. Op. cit. P. 45.

[36] Ladd E. Liberalism Upside Down// Political Science Quarterly. Winter, 1976-1977. Vol. 91. № 4. P. 58.

[37] Bartley R. Irving Kristol and The Public Interest Croud // The Alternative. June-September, 1972.

[38] Steinfels P. Op. cit. P. 4.

[39] Ibid. P. 279.

[40] Согрин В.В. Идеология в американской истории от отцов-основателей до конца XIX века. М., 1995. С. 186.

[41] Kristol I. Looking Back on Neo-Conservatism: Notes and Reflections// The American Spectator. November, 1977. P.6.

[42] Bell D., Kristol I. What is the Public Interest // The Public Interest. Fall, 1965. №1. PP. 3-5; Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. N.Y., 1973. P. 14.

[43] Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. PP. 337, 343-344.

[44] Moynihan D.P. The Politics of Stability// The New Leader. October 9, 1967. P. 8.

[45] Moynihan D.P. Op. cit. P. 8.

[46] Tyler G. The Politics of Pat Moynihan // The New Conservatives. A Critique From the Left. N.Y., 1974. P. 183.

[47] Moynihan D.P. Where Liberals Went Wrong// Republican Papers. N.Y.,1968.P.131.

[48] См.: What is Liberal , Who is a Conservative ? // Commentary. September, 1976; Who’s Left, What’s Right ? // Encounter. February, 1977.

[49] What is Liberal , Who is a Conservative ? // Commentary. September, 1976. P.61.

[50] Ibid. P. 84.

[51] Ibid. P. 85.

[52] Moynihan D.P. The Politics of a Guaranteed Income. The Nixon Administration and the Family Assistance Plan. N.Y., 1973. P. 51.

[53] What is Liberal?.. P. 85.

[54] Lipset S.M. Neoconservatism: Myth and Reality // Society. Vol. 22. № 5. July-August, 1988. P. 29.

[55] Glazer N. The Limits of Social Policy // Commentary. September, 1971. P. 52.

[56] Who’s Left, What’s Right // Encounter. February, 1977. P. 8.

[57] Согрин В.В. Указ. соч. С. 186.

[58] What is Liberal ?.. P. 74.

[59] Ibidem.

[60] Lipset S.M. Neoconservatism: Myth and Reality... P. 33.

[61] См.: Kristol I. Reflections of a Neoconservative. N.Y., 1983.

[62] Цит. по: Bloom A. Prodigal Sons. The New York Intellectuals and Their World. N.Y., 1986. P. 372.

[63] Podhoretz N. Breaking Ranks: A Political Memoir. N.Y., 1979. P. 287.

[64] См.: Kristol I. On the Democratic Idea in America. N.Y., 1972.

[65] Kristol I. Reflections of a Neoconservative. P. XII.

[66] Ibidem.

[67] Kristol I. Op. cit. P. XII.

[68] См.: Kristol I. Reflections of a Neoconservative. PP. 75-77.

[69] Lipset S.M. Op. cit. P. 29.

[70] Ibidem.

[71] Lipset S.M. Op. cit. P. 33.

[72] Steinfels P. Op. cit. P. 165.

[73] Цит. по: Lipset S.M. Op. cit. P. 35.

[74] Podhoretz N. Op. cit. P. 354.

[75] What is Liberal?.. P. 61.

[76] Glazer N. The Limits of Social Policy // Commentary. September, 1971. P. 54.

[77] Glazer N. On Being Deradicalized// Commentary/ October, 1970. P. 75.

[78] Podhoretz N. Op. cit. P. 16.

[79] Podhoretz N. Op.cit. P. 355.

[80] Lipset S.M. Op. cit. P. 36.

[81] Podhoretz N. Op. cit. P. 355.

[82] Podhoretz N. Op. cit. P. 356.